Обыкновенный день

В пыли оранжевой
и в грохоте
гудели тяжко голоса,
когда огромные,
как роботы,
они взбирались на леса.

Качались ферм стальные лесенки,
качался папиросный дым.
Они насвистывали песенки,
и было все для них простым.

А у меня бугрилась кладка,
ложились косо кирпичи.
И было мне еще неладно
мужчиной быть среди мужчин.

И неприветливые внешне
они на помощь шли ко мне.
С их грубоватой, строгой нежностью
я был упрямей и сильней.

Завидовал я их уменью
И ровным взмахам мастерка,
и угловатым их движеньям,
и жилистым, большим рукам.

Завидовал широким спинам.
Как сладко я мечтал о том,
что скоро стану сам мужчиной
вот в этом грохоте густом.

***

Еще темны, что мамонты,
Дома стоят.
И мамонтами краны
Спят, не скрипят.

Молчание резонно —
Мертвы леса.
Но вот — над стройкой сонной
Смех, голоса.

Шагают крановщицы,
Задиристо-горды.
Легко девчонкам дышится
В утрах седых.

Легко девчонкам движется —
Хрустят ледком.
К работе время движется
Ладком, ладком...

Вот в синеву уходят,
В сырую темь.
Вот солнышко выводят...
— Да будет день!

БОЙ

Фронтовою командой
Поднимал бригадир:
— Не сгибаться, ребята.
Бой еще впереди.

Это только начало.
Будет стоящий бой.
Нас усталость шатала.
Так шатала, ой-ой!

Кто-то крикнул:
— Довольно...
Перекур, бригадир!..
По отсекам бетонным
Гул тяжелый ходил.

Но удар за ударом —
Взгляд — удар,
Взгляд — гроза, —
Темнота отступала,
И светлели глаза.

Уходили с победой,
Без знамен, без похвал.
— Это наш не последний,
Кто-то тихо сказал.

***

Работа выходила боком.
В буквальном смысле. И плечом.
Вся — на дыхании глубоком,
вовсю алея кумачом.
Она встречала нас морокой,
не отпуская до пяти.
А в пять за ягодой-морошкой
я к дальним сопкам уходил.
Я забирался в ельник частый.
А он, и сумрачен, и скуп,
вдруг оборачивался чашами
полян в серебряном цвету.
Я ватник стлал.
Я спичкой чиркал.
Закатом я руководил.
Лес надо мной свистел и тинькал,
озерной свежестью сквозил.
Мою усталость принимала
земля на вечные крыла.
А там, где дыбью перевала
она светилась, вся кругла,
как из подтекста, из тумана —
в пол-окоема паруса —
в синь водружились цвета знамени
и цвета правды — корпуса.
И вызревали, как морошка,
и подавали голоса:
Работничек! Одна морока...
Ишь, по морошку моду взял...

***