Денег матери младенца надолго не хватило. В Ротерхите Элиза рассказала, что ее молодой муж погиб, когда попал на телеге в аварию, и что ей нужна работа. Она нашла место и жилье в пабе лодочника на Черч-стрит, ночуя вместе с хозяином и его женой, и некоторое время была вполне довольна жизнью. Девушка не возражала против тяжелой работы, мытья полов, расстановки по полкам банок, взвешивания и просеивания муки и сахара из бочек. Оказалось даже, что она неплохо справляется с подсчетами. По воскресеньям Элиза брала Марлоу на прогулку через весь район Бермондси в Баттерси-парк, где за высокой травой сквозь дымку виднелась Темза. Там она развлекалась тем, что шлепала босиком по лужам, бросалась камнями в гусей и пела малышу колыбельные собственного сочинения под безразличными, похожими на потухшие огоньки свечей взглядами придорожных нищих. К тому времени беременность ее стала почти заметной, что весьма тревожило ее, поскольку она понимала, что носит ребенка бывшего хозяина. Однажды, когда она тужилась на ночном горшке, все ее тело охватила жесткая судорога и наружу вышло нечто красное и скользкое. Несмотря на ужасную боль, девушка даже обрадовалась, что все так закончилось.
Одним туманным июньским вечером Элизу на улице, где в воздухе стояла поднимавшаяся от Темзы вонь, остановила некая женщина. Тогда девушка работала прачкой в Уоппинге, денег едва хватало им с малышом на еду, и они спали под виадуком. Платок ее превратился в лохмотья, руки покрывали пятна и красные язвы. Остановившая Элизу женщина была огромного роста, почти великаншей, с плечами борца и густыми белыми волосами, заплетенными в косу. Глаза у нее были маленькие и черные и напоминали начищенные до блеска пуговицы на хороших сапогах. Она представилась именем Бринт. Говорила Бринт с сильным американским акцентом. Она сказала, что и сама бы испугалась, увидев в полумраке кого-то вроде себя, но заверила Элизу, что им с малышом нечего опасаться, ведь каждый человек чем-то отличается от других, пусть даже эта разница незаметна, и это служит лишь проявлением чуда Господнего. Как выяснилось, великанша уже несколько лет работала на ярмарках и прекрасно понимала, какое впечатление оказывает на людей, но недавно познакомилась с его преподобием Уокером, которому сейчас прислуживает в театре «Голова Турка». И, извинившись за излишнюю настойчивость, великанша поинтересовалась, не даст ли Элиза ответ на вопрос: обрела ли она уже спасение?
Девушка ничего не ответила, а лишь продолжила молча стоять, и тогда широкоплечая Бринт откинула капюшон, чтобы разглядеть лицо ребенка. В этот момент Элиза ощутила какое-то беспокойство, будто Марлоу был сам не свой, словно происходило что-то не то. Но младенец лишь мирно спал. Тут Элиза обратила внимание на покрывавшие руки женщины и уходившие под рукава татуировки – вроде тех, которыми хвастается какой-нибудь матрос, только что вернувшийся из Вест-Индии: переплетение странных существ с чудовищными мордами. Они виднелись и на шее женщины, словно покрывали все ее тело.
– Не бойся, – сказала Бринт.
Но Элиза не боялась, она просто не видела раньше ничего подобного.
Бринт, проводив ее по темному переулку и через покрытый лужами двор, подвела Элизу к ветхому театру, выходящему на грязную реку. Внутри небольшого, едва ли превосходящего размером железнодорожный вагон помещения было дымно и тускло. Преподобный Уокер в рубашке и жилете расхаживал по маленькой сцене при свете бросающих на его лицо отблески свечей и, обращаясь к толпе моряков и уличных бродяг, разглагольствовал о грядущем апокалипсисе. Закончив проповедь, он принялся рекламировать эликсиры, притирания и мази собственного приготовления. Позже Элизу с ребенком отвели за кулисы, где преподобный – худой мужчина – сидел, вытирая полотенцем лоб и шею. Сказать по правде, по росту его можно было принять за мальчика, но волосы проповедника покрывала седина, а его усталые глаза горели огнем. Мягкими, дрожащими пальцами он отвинтил крышку пузырька с опиумной настойкой.
– Существует лишь одна Книга Христа, – произнес он тихим голосом и поднял налитые кровью глаза. – Но разных видов христиан во всем мире едва ли не столько, сколько всего людей когда-либо ходило по этой земле.
Он сжал кулак, а потом разжал, растопырив пальцы.
– Множество из одного, – прошептал он.
– «Множество из одного», – повторила Бринт, словно вознося молитву. – Этим двоим негде жить, ваше преподобие.
Его преподобие что-то пробурчал и сверкнул глазами. Казалось, будто он совершенно забыл про окружающих и полагал, что находится один. Губы его безмолвно шевелились.
Бринт ткнула Элизу в бок:
– Просто он сейчас устал. Но ты ему понравилась, дорогуша. И ребеночек тоже. Так ты хочешь выспаться?