Обыкновенные девчонки

А того раненого, за которым я ползла, мне удалось вытащить. Он уж, бедняга, и не надеялся…

…А недавно я немножко обожгла ногу. Но уже все прошло, и ты, мамочка, не беспокойся. Обожглась я так. Во время боя я нечаянно наступила на бутылку с горючей жидкостью. Бутылка треснула у меня под ногами, и сразу же все на мне вспыхнуло. Обжигая руки, я кое-как стянула с себя горящие сапоги, гимнастерку и затоптала. И когда ко мне подбежали саперы с лопатами, чтобы засыпать меня землей (ведь иначе затушить горящую жидкость трудно), я уже натягивала на себя одежду, а вот сапоги никак не могла надеть — скорежились, пропали совсем. Так и пошла дальше босиком, прихрамывая на обе ноги. И только после боя сделала себе перевязку. Вот и все».

Так описала Гуля в письме к матери одно из своих самых необычайных приключений («приключениями» Гуля называла особенно рискованные эпизоды своей боевой жизни). А по всей дивизии уже разнеслась о Гуле весть. От одного бойца к другому пошла легенда о девушке, которая «и в огне не горит», о девушке, которая шла на немецкие окопы, вся охваченная пламенем, как живой факел. И скоро кто-то сложил об «огненной девушке» песню. Песня эта, как пламя, перекинулась отсюда на Западный фронт. В каждой воинской части пели эту песню на свой мотив, но слова были везде одни и те же:

Девушка вспыхнула,
Путь осветила,
Огненной птицей
Летела в бой.

И в дивизии Гулю стали называть с тех пор «огненной девушкой».

Сквозь огонь и воду

Всеми силами враг стремился захватить переправы через Дон в районе станции Нижне-Чирской и хутора Верхнерубежного, чтобы потом ринуться к Волге.

Части 214-й дивизии получили приказ оставить западный берег Дона, тот самый берег, за который они бились с небывалым упорством, отойти на восточный берег и оборонять его в районе хутора Верхнерубежного и южнее.

Мосты уже были взорваны. Переправа шла четвертые сутки. Шла день и ночь — на самодельных плотах, на лодках, на бочках, на бревнах, на всем, что оказывалось под рукой. Дон, вздыбленный разрывами бомб, снарядов, мин, неистово бился о берега. Это был уже не тот тихий Дон, который еще так недавно спокойно и мирно нес свои воды. Тяжелые всплески снарядов взрывали его темную глубину.

В одну их этих ночей разразилась гроза. Дождь ливмя лил, не утихая ни на минуту.

Насквозь промокшая, Гуля волоком тащила к переправе по размякшему от дождя берегу свою плащ-палатку, на которой лежал раненый боец. С трудом поворачивая голову, он что-то кричал Гуле. Но гомон переправы и шум ветра заглушали его голос. Чтобы расслышать его слова, Гуля нагнулась над раненым:

— Что тебе, голубчик?

— Рушницю шукаю, — сказал он, ощупывая возле себя плащ-палатку. — Рушницю не бачу. Гвинтивку.

И совсем неожиданно, хоть и не было времени вспоминать, Гуля вспомнила того бойца, который в тихую летнюю ночь во время стоянки эшелона вел длинный и ласковый разговор со своей винтовкой. Тот тоже был украинец и так же дружил со своей «гвинтивкой»…

— Да вот же она, твоя гвинтивка, у тебя под боком!

Боец, лежавший на плащ-палатке, прихватил рукой винтовку, и от этого движения ему стало больно. Он застонал.

— Потерпи, голубчик! — крикнула Гуля, стараясь перекричать ветер. — Сейчас я тебя через Дон переправлю.

Раненый покачал головой. Видно было, что он сомневается в Гулиных силах. Да и в самом деле, трудно было поверить, что в такую непогодь эта девушка переплывет Дон, да еще с тяжелой ношей.

Раненый что-то пробормотал. Гуля расслышала только:

— Сама плыви!

— Что ты! — сказала Гуля. — Да разве я тебя оставлю?

— Коли тоби важко будет, кидай менэ! — сказал раненый.

— Ладно, ладно, молчи уж, — оборвала его Гуля.

Пронизывающий холод обжег сердце. По лицу ударила, как хлыстом, волна.

Прихватив левой рукой раненого, Гуля поплыла, загребая воду правой рукой. Поплыла прямо в черную муть реки, то и дело выплевывая набирающуюся в рот воду.

От времени до времени небо над Доном ярко вспыхивало, раздавался грохот, и крутая волна подбрасывала Гулю вместе с ее полуживым спутником. Подбрасывала и швыряла куда-то вниз, в пропасть.

Казалось, еще минута — и черная холодная вода сомкнется над головой. «Не доплыву», — думала Гуля.

И вдруг ей стало как будто легче плыть. Это раненый, очнувшись, почувствовал, что его спасительница изнемогает. Он собрал последние силы и, как-то приспособившись, стал грести здоровой рукой.

«Голубчик мой, помогает!» — с благодарностью подумала Гуля.

В предутренней дымке тумана противоположный берег был едва виден. Только белые вспышки ракет освещали на мгновение все сразу: и людей, переправляющихся по реке вплавь, на плотах или верхом на лошадях, и понтоны с орудиями.

Раненый опять совсем ослабел и стал от этого как будто тяжелее вдвое. Но Гуля уже чувствовала, что самое страшное позади.

«Должна доплыть, доплыву!» — говорила она себе.