Обыкновенные чудеса

— О ваше бывшее! Вы мудреиший из мудрых. Мирзаев Мустаким — сын неграмотного ремесленника.

— Пе, — ахнул экс-тиран.

Мирзаев рассмеялся.

— Я и в самом деле сын ремесленника. Сам же, благодарение Советской власти, — доктор филологии. Работаю в Бухарском, педагогическом институте…

— Пе! — вновь вырвалось у Алим-хана. — Доктор?.. Институт! Ой-бо!.. Какой такой дохтур фила… фиологии? Дохтур лечит!

Посетители чайханы удивленно уставились на странного старика. Афанди, пряча в бороде улыбку, пояснил:

— Почтеннейшие, пусть не удивляет вас экзотический приятель мои. Я же говорил: он вживается в образ тирана и душителя прогресса. Кроме того, дружок мои не шибко грамотный — окончил в свое время кадетский корпус в Петербурге. Дразнилка еще такая была: „Кадет на палочку надет!“

Все рассмеялись. Замшелый старикан позеленел от злости. А Афанди — хоть бы хны. Знай себе заводит новые знакомства.

— Абдулла Музафаров?.. Работник обкома партии? Очень приятно!.. А я — Афандн… А вы библиотекарь! Рад, весьма рад лицезреть ученого библиотекаря!..

— Пе! — вновь ахнул бывший эмир. — Какой такой библиотекарь?.. Заслуженный библиотекарь?

— Заслуженный. Меня еще и орденом наградили.

— Орденом?! — возопил замшелый старикан. — Ой-бо! Зачем в Областной библиотеке Ибн-Сина работаешь? Смертный грех это. Сия кощунственная библиотека, как нам стало известно, расположена в бывшей обители нашей… то есть… мы хотели сказать… в обители моей первой наиболее любимой жены… О! Какой нехороший человек — библиотекарь!

Вновь дружный хохот потряс чайхану. Уж очень здорово „артист“ изображал эмира.

Обкомовец Абдулла Музафаров спустил эмира — с небес на землю.

— Между прочим, нынче в вашей летней резиденции — прекрасный санатории для трудящихся.

— Санатории?!.. Тру-трудящихся!.. О, аллах! Какие времена, какие нравы! Никакого уважения к нашему высочеству… А что теперь в нашей священной спальне?

— Лечебный корпус номер один, почечники лечатся.

— Вай-дод!.. Почечники в священной спальне нашей… Караул! Грабят!.. А какие почечники в Восьмигранных апартамента. Когда-то мы там в биллиард и в картишки на девочек играли. Это тоже священная обитель… Что нынче в Восьмигранных апартаментах?

— Там — медпункт.

— О, небеса! Я этого не переживу… Медпункт! Восьмигранные апартаменты попортили. Проклятье, проклятье на всех вас, нечестивцы! Возмутительно… Хулиганство!

В чайхане зароптали. „Артист“, по всему видать, перегнул палку. Худо, когда человек в шутках своих не знает меры — пусть даже он и артист.

Библиотекарь, улыбнувшись, заметил не без яду:

— Вы, гражданин хороший, как я вижу, не изменились. Такой же сладострастный и жестокий, как и в прежние времена.

— Жестокий? — удивился „артист“. Мы — милостивый.

— Очень милостивый! Забыли разве, как в свое время замечательного писателя Садриддина Аини подвергли бесчеловечному наказанию палками за то, что людям правду говорил!.. А мастера усто Ширин Мурадова, генеального резчика по ганчу, вы бросили в подземную тюрьму зидан… Этот мастер при Советской власти был почетным членом Академии наук Узбекской ССР.

— Ух ты! — поразился экс-эмир.

Вот Вам и „Ух ты“! Злой вы человек, свирепый. Дай вам воли — вы бы сейчас всех честных людей, тружеников в зидан упекли.

— Всех-нет, — успокоил старикан. — Мы сообразительный. Если всех в клоповник, кто тогда на нас работать станет. Но многим бы пришлось покормить клопов, испробовать вкус палок.

Народ в чайхане загудел, заволновался. Люди забыли, что перед ним, как они полагали, „артист“. Все наперебой старались сказать ненавистному эмиру словце позлее. Алим хан съежился от страха.

Наконец вмешался Афенди.

— Люди! — произнес он. — Воспользуемся удивительным случаем. Проведем с этим бывшим владыкой диспут.

Предложение острослова и мудреца пришлось всем по вкусу.

— Хош!.. — послышались возгласы. — Мудрые твои слова, Афанди. Начинай диспут!.. Ну, держись, бывший угнетатель!..

Доктор филологии Мустаким Мирзаев подмигнул Насретдину, ободряюще закивал.

— Прекрасная мысль, уважаемый Афанди, устроить диспут. Светлая у вас голова. Недаром в Бухаре все вас любят и ценят.

Алим-хан возмутился.

— Это нас должны любить, а не этого прощелыгу!..

Мирзаев улыбнулся.

— Вашу персону, прямо скажем, бухарцы вспоминают без особого почтения… Извините за откровенность. А вот Афанди благодарные бухарцы в скором времени здесь, на площади Ляби-хауз, воздвигнут памятник!

Экс-эмир от злобы заскрежетал вставными челюстями. Афанди же благодарно поклонился народу. Затем произнес с чувством:

— Спасибо, люди добрые. Благодарю вас, товарищи… А сейчас позвольте начать диспут.

Афанди отхлебнул из пиалы чаю и с преувеличенной почтительностью обратился к Алим-хану:

— О, великий и могущественный! Позвольте мне, недостойному, доказать две истины.

Экс-эмир подозрительно покосился на Афанди, скривился, словно у него зубы заболели, и буркнул:

— Высочайше соизволяем. Доказывай.