Обыденный Дозор

Командир санитарного отряда тщательно прицелился из пистолета в сердце мертвяка и выжал спусковой крючок. Отвратительно брызнуло во все стороны, и парнишка затих. Слава богу. Никто не должен так мучиться – ни живой, ни мертвый…

– Живи, братан, – тихо проговорил Акул, пряча пистолет. – Живи хоть ты нормально, малец, если уж родители тебе достались ненормальные…

Двенадцать с половиной минут, напомнил себе капитан. Двенадцать с половиной минут, пока бактерии Эпидемии, пляшущие в столбе солнечного света, проникнут в переставшее функционировать тело мальчика и окончательно возьмут на себя функции его лейкоцитов и нейронов. Для такого юного организма скорее всего еще меньше. От восьми до десяти минут. Вот заодно и проверим…

Самого Тихонова излечили при помощи ручного пулемета три года назад, во время очередной вылазки его районного отряда самообороны. В то время ему казалось, что мир перевернулся на хрен. Никто так и не установил, что стало причиной Эпидемии – вторжение инопланетян, вырвавшееся из военной лаборатории биологическое оружие, очередная мутация птичьего вируса, второе пришествие Христа, который на сей раз принес человечеству, как и обещал, не мир, но меч… Первые симптомы заражения напоминали грипп: резко поднималась температура, воспалялось горло, начинался жуткий кровавый насморк. А меньше чем через сутки человек умирал – чтобы вскоре подняться из мертвых необъяснимым и чудовищным образом.

По всему миру начали оживать свежие покойники, возвращенные к жизни этими загадочными бактериями, берущими на себя все функции прекратившего работу организма – дыхательные, кровеносные, мыслительные… Восставшему покойнику больше не нужно было сердце: крошечные и шустрые биологические сволочи сами доставляли кислород и питательные вещества к жизненно важным органам зомби, в число которых сердце больше не входило. Ожившие трупы способны были прекрасно себя чувствовать, потеряв практически всю кровь, пару конечностей и до семидесяти процентов кожного покрова. У них была комнатная температура, отсутствовало дыхание и переставало биться сердце. Это было непостижимо и страшно, и оставшиеся иммунными к вирусу люди начали собираться в группы самообороны и партизанские отряды, поскольку вооруженные силы оказались поражены Эпидемией на три четверти.

С моральной точки зрения ситуация значительно осложнялась тем, что «восставшие из ада» отнюдь не были агрессивны или демонообразны, они не нападали на живых и не пожирали плоти, как в кино, они продолжали вполне здраво рассуждать и чувствовать, они фактически оставались теми же самыми полноценными личностями, какими были до смерти, – но сама возможность погибнуть и превратиться в точно такого же живого мертвеца ужасала любого человека, и никакие доводы разума ничего не могли с этим поделать.

Основная проблема сопротивления ожившим мертвецам заключалась в том, что с гарантией уложить зомби можно было только в голову – при разрушенном мозге бактерии оказывались бессильны поддерживать жизнедеятельность организма и сдавались. А вот уничтожить обычного человека, как известно, можно массой способов. Чем зомби в итоге и начали заниматься – с жуткой неохотой, не получая от этого ни малейшего удовольствия, однако доведенные до крайности тем, что их, столь миролюбивых и безобидных созданий, фактически таких же людей, как и все остальные, массово отстреливают в голову на каждом шагу из-за какого-то иррационального страха и предрассудков, категорически не позволяя вписаться в существующий человеческий социум. Особенно учитывая тот факт, что теперь социум в основном и состоял из оживших мертвецов.

Получив однажды крупнокалиберную пулю в сердце и ненадолго скончавшись, матерый спецназовец Акул решил, что доводы оживших покойников более чем весомы.

Двенадцать с половиной минут. Ровно столько ему понадобилось тогда, три года назад, чтобы восстать из мертвых – он специально сразу посмотрел на часы. Ментовская привычка. Двенадцать с половиной минут. А потом он взглянул на мир новыми глазами – и понял, что до своего возрождения был категорически не прав. Не прав абсолютно во всем. И так стыдно ему еще не было никогда в жизни.