Обычное дело

«Итак,» – медленно, с расстановкой начала она. – «Арсений Петрович погиб ночью на пожаре, пытаясь спасти эту дурочку Лилю. Очень надеюсь, что он задохнулся в дыму, а не сгорел заживо. У Светланы после прыжка со второго этажа начались преждевременные роды. Ребенок родился мертвым, но, что еще хуже – чернокожим. Это означает, что Крис путался со Светланой даже когда уже жил с Олей. Я боялась, что Ольга сделает с собой что-нибудь, узнав эту новость, поэтому и послала тебя вслед. Я не знаю поправится ли Светлана. И не знаю пока, что с Лилей,» – устало закончила она.

Дашка хмурилась и долго молчала.

«Ладно, только в следующий раз сначала расскажи все,» – хмуро сказала она.

Эта черта характера дочери всерьез озадачивала и даже пугала Ирину. Известие о чьей-то смерти Даша воспринимала внешне совершенно спокойно и невозмутимо. Ни одной пророненной слезинки, ни испуганных глаз. Так было, когда скончался ее дедушка, отец мужа, так было, когда умер их первый кот, тоже Василий, проживший с ними тринадцать лет. Так случилось и сейчас. Только всеобщее вымирание заставило Дашу испугаться, но не заплакать. Что это? Душевная черствость? Подростковый пофигизм? Запредельная степень интровертности? Слава Богу, Антошка совсем другой. Пожалуй, даже чересчур чувствительный. Когда бродячие собаки разорвали коз, они рыдали на пару с Соней и еще неизвестно, кто громче.

«Думаю, Ольга его выставит,» – подытожил разговор Михаил.

Так и случилось. В тот же день Крис понуро перенес вещи к Борисовичам. Ольга осталась в доме одна, категорически отказавшись от компании. На прямолинейно высказанное опасение Ирины о самоубийстве жестко ответила: «Еще чего. Я же беременна, именно поэтому и ничего не сделаю. Это мой ребенок. Мой.» Олю оставили в покое. Крис, как побитый щенок, бродил вокруг дома, оставляя на крыльце хозяйственные подношения в виде охапки дров или куска свежего сыра. Вслед за ним весело скакал Сэм, превратившийся за этот год в пса изрядного размера, басовито лающего на ворон.

Ольга с отвращением смотрела на Криса в окно. Внезапно он стал невыносимо противен ей весь: мимика, жесты, смех, голос, запах, нежная бархатистость кожи, жесткие кучерявые волосы во всех местах, мясистые уши и манера складывать губы в трубочку для поцелуя; то, как жадно он ест, как спит, свернувшись клубочком и громко посапывая, кошачья грация движений; его вечная дурашливость и смешливость. Все, что еще вчера наполняло ее радостью и нежностью, сегодня вызывало только чувство гадливости и брезгливости, словно раздавленный таракан в обеденной тарелке. Ольга ненавидела его целиком и полностью: от пяток до макушки.

Ужас ситуации в том, что никуда ей от него не деться. Будущий ребенок свяжет их крепче якорных цепей. Она должна будет видеть, слышать, говорить с ним каждый день. Нестерпимо. А если ребенок будет похож на него? А так и будет, хотя бы цвет кожи он точно унаследует от папы. Неужели она также будет ненавидеть и малыша? Уже только потому, что он будет похож на своего отца?

Хотелось бежать без оглядки, выть, кричать от бессилия, но пока не получалось даже плакать. Сухие глаза и боль, боль, боль, бесконечная боль предательства. А чего она хотела? На что надеялась? Она дурнушка. Всегда была, есть и будет. Размечталась о любви. Смешно. Наивная дура. Поделом тебе. Знай свое место.

Даже если она, Ольга, пересилит себя и простит его, нет, не из-за себя, а из-за ребенка, как раньше уже не будет. Никогда не бывает. Все дело в доверии.

Доверие – вещь одноразовая, как посуда для пикников на природе. Если оно исчезло, сломано, растоптано, попрано ногами, то уже никогда не вернется. Страсть, вожделение, даже любовь – могут уцелеть после предательства. Покорежатся, перекрутятся, оплавятся по краям, точно металлические балки после взрыва дома. Но даже во взорванном доме можно найти убежище: подкрасить, подмазать, сгрести обломки, забить досками зияющие в стенах дыры, и можно если не жить, то существовать. Доверие же исчезает без остатка раз и навсегда, рассыпается в пыль. И нет сил, способных вернуть его. Нет смысла изо дня в день бередить кровоточащую рану, лучше вырвать эту проклятую любовь из сердца с корнем одним рывком, точно лейкопластырь.

К следующему утру Светлана чувствовала себя гораздо лучше. Ее подташнивало, видимо, от отравления дымом и покачивало от слабости при попытке встать. Но за нее теперь Ирина была совершенно спокойна. Оклемается.