Обворожительно жестокий

Спустя несколько часов мы, потные и насытившиеся, лежим в объятиях друг друга, пока дождь мягко барабанит по крыше и превращает изумрудные пастбища в сказочную страну искр и радужного тумана. Вдалеке кукарекает одинокий петух.

Я словно снова оказалась в Техасе.

Моя голова покоится на груди Лиама, и я улыбаюсь.

Поднявшись, чтобы взглянуть на меня, он говорит:

— Что тебя так веселит?

— Петухи.

— Оу, удар по моему эго, — рокочет он.

— Оно выживет. Просто петухи такие глупые. Им полагается горланить на рассвете, но каждый увиденный мною петух поднимал шум в любое время дня и ночи. Эти тупицы никак не хотят понимать.

— Может быть, — мурлычет Лиам, перебирая мои волосы, — поблизости гуляет прекрасная курица, на которую они пытаются произвести впечатление.

Я обдумываю это.

— В этом есть смысл. У петухов много общего с мужчинами.

Лиам толкает меня на спину и закидывает на меня свою тяжелую ногу. Опираясь на локти, он растапливает мое сердце своей улыбкой.

— Мы оба глупые животные, да?

Уверена, что в моих глазах горят сердечки.

— Точно, — шепчу я.

Мы наслаждаемся ленивым, долгим поцелуем.

— Если я собираюсь поведать тебе свою историю, мне придется начать с самого начала. И это долгая история.

Мое сердцебиение учащается.

— Я вся во внимании.

Лиам медленно выдыхает, затем перекатывается на спину и прижимает меня к себе. Какое-то время он молча смотрит в потолок под звуки дождя, что усилился за окном.

Затем, понизив голос, он начинает рассказ:

— Мой отец был хорошим человеком. Трудолюбивый семьянин, который каждое воскресенье ходил в церковь и честно платил налоги от дохода, хотя доход — слишком громкое слово. В то время Ирландия переживала ужасный кризис в экономике. Высокая безработица, голодовки и массовые беспорядки. Мы жили в маленьком городке, где порою нечего было есть. Ни у кого не было денег, да и продовольствия не хватало. Деньги были только у тех, кто был связан с мафией. Я не знаю, с чего все началось. Сомневаюсь, что когда-нибудь узнаю. Но каким-то образом мой отец помешал местному главарю мафии по имени Эоин Макграт. Именно он вонзил деревянный кол в мой живот.

Он на мгновение замолкает и закрывает глаза. После минутного тяжелого молчания продолжает:

— Макграт и его дружки начали преследовать мою семью. Гонялись за моими сестрами после школы, выбивали камнями окна в нашем доме. Убили домашнюю кошку и повесили ее над входной дверью. Мама жила в страхе, что кто-то из нас, детей, пострадает или что-то похуже, поэтому мы уехали подальше в деревню к ее овдовевшей сестре в надежде, что беда уляжется. Но этого не произошло. Макграт узнал, куда мы отправились. Однажды ночью мы проснулись от запаха дыма и криков моей матери. Выбежав на улицу, мы поняли почему. Отцу подрезали подколенное сухожилие, привязали к дереву и подожгли. Он все еще был в сознании и охвачен пламенем. В агонии. Горел заживо. У Киллиана хватило духу зайти в дом и взять пистолет.

Лиам резко останавливается и переводит дыхание.

Я замираю в ужасе, представляя себе эту картину. Его мать кричала. Его отец горел. Брат поднял руку и нажал на курок, направив пистолет в голову отца.

Это было милосердным, но какую цену, должно быть, заплатил Киллиан, живя с этим с тех пор.

Не могу себе представить.

— Мы похоронили то, что осталось от моего отца, под почерневшими ветвями дерева, на котором он умер, а потом мы с Киллианом отправились на поиски тех, кто убил его. Взяли пистолет, машину моей тети и поехали обратно в город. Найти Эоина и его банду оказалось нетрудно — они зависали в баре. Праздновали. У меня был нож для мяса, а у Киллиана — пистолет. Мы были обычными мальчишками, обезумевшими от горя и точно не способными противостоять полудюжине взрослых мужчин.

— Сколько тебе было лет? — спрашиваю в тяжелую паузу.

— Тринадцать.

У меня скучивает живот.

— Нас выволокли на улицу, отобрали оружие и некоторое время пинали ногами забавы ради. Потом связали и отвезли обратно на ферму.

Его голос падает на октаву.

— По мою душу они обломали почерневшие ветки того самого гребаного дерева. Срезали их и сточили. Затем повалили меня на землю и вонзили один кол в мой живот, а другой — в плечо, придавливая меня камнем в грязь. Киллиану повезло меньше. В пистолете отца оставалось пять пуль. Они перекинули веревку через высокую ветку дерева, подвесили брата за запястья и пнули его, чтобы он раскачивался. Чтобы Макграт использовал его в качестве живой мишени для стрельбы. Он ни разу не промахнулся.

— Господи Иисусе, — в ужасе выкрикиваю я.

Не обращая внимания на мое вмешательство, Лиам продолжает: