Обсидиановый храм (ЛП)

Пустыня? Говорил ли он правду? Проктор никогда бы не оставил дом без защиты, пока она находилась здесь. Так что многое из слов Диогена казалось попросту невозможным.

— Так значит, тебе нужен мой сын?

— Констанс, — укоризненно прозвучало в ответ, — как ты можешь так говорить? Да, у меня были кое-какие проблемы с моим братом. Но с чего бы мне хотеть навредить нашему ребенку?

— Ты ему не отец.

— Я и вправду плох в роли отца. Но, надеюсь, это изменится. Ты ведь видела картину, которую я сделал? Кстати, я направился в Индию, чтобы убедиться, что о нашем мальчике хорошо заботятся. Он самый замечательный ребенок на свете, — Диоген на пару мгновений замолчал. — Впрочем, этого следовало ожидать, учитывая, что он — наше с тобой потомство.

— Наше потомство. Ты не мог найти более оскорбительного слова для своего собственного ребенка.

Вновь повисло молчание.

— Ах, я довольно ясно осознаю свое непростительное поведение. В знак моих истинных чувств прими то, что лежит в отсеке под табуретом клавесина.

Констанс немного поколебалась. А затем она вновь включила свой фонарь и огляделась. Несмотря на то, что голос Диогена, казалось, раздавался совсем близко, его нигде не было видно.

— Табурет, моя дорогая.

Решив подчиниться, она приподняла верхнюю часть сидения. Внутри лежала фотография, прикрепленная к каким-то бумагам. Она отсоединила фото и внимательно к нему присмотрелась.

— Снимок был сделан пять недель назад, — вновь прозвучало из ниоткуда. — Он казался очень счастливым.

Пока Констанс смотрела на фотографию, рука, сжимавшая фонарь, задрожала от волнения, отчего его луч начал немного колебаться. Несомненно, на этом фото был ее сын — он стоял, одетый в шелковый халат ученика, а Церинг держал его за руку. Они находились под аркой, обрамленной пробковыми деревьями. Мальчик смотрел прямо перед собой, и в его глазах светился интеллект, который был присущ далеко не всем трехлетним детям. Сердце Констанс внезапно преисполнилось щемящим чувством одиночества и тоски.

Далее она обратила внимание на прикрепленные бумаги. Это была записка от опекунов ее сына в монастыре, адресованная ей и подтверждающая, что мальчик в безопасности, крепок здоровьем и уже демонстрирует блестящие способности. На записке стояла особая печать, которая подтверждала доподлинно, что Диоген действительно был там, и письмо не было подделкой. Констанс не могла себе представить, как Диогену удалось проникнуть туда и заключить договор со столь консервативными монахами.

Она положила фотографию и письмо на клавесин и вновь погасила фонарь, погрузив комнату во тьму. Она знала, что не может позволить этому отвратительному человеку снова воздействовать на свои чувства.

— Ты был там, — произнесла Констанс. — В Эксмуте. Ты шпионил за нами.

— Да, — ответил Диоген. — Это правда. Я прибыл туда вместе с Флавией. За неимением более подходящего слова ее можно назвать моей ассистенткой. Ты, несомненно, видела ее: молодая официантка в ресторане гостиницы «Капитан Халл», которая также работала на полставки в магазине «Вкус Эксмута».

— Та девушка? Флавия? Работала на тебя?

— Должен признать, с ней возникли определенные сложности. Она слишком увлеклась исполнением своих обязанностей.

— Могу вообразить себе, что это были за обязанности, — обличительно бросила Констанс. Ответа не последовало, и она продолжила. — Ты освободил Моракса! Именно ты запустил ту цепочку насилия, ты привел ее в движение!

— И ты снова права. Я помог тому бедному существу, с которым так жестоко обращались, сбежать от его мучителей. Я понятия не имел, что он отреагирует именно так. Все, чего я хотел, это немного позабавиться. Отвлечь своего братца. И таким образом добиться более близкой встречи с тобой.

Констанс покачала головой, чувствуя, что вновь теряет самообладание. Гнев снова стал прорываться наружу.

— Отвлечь своего брата?! Ты убил своего брата!

— Нет, — снова прозвучал голос, в котором она расслышала скорбные нотки. — Здесь ты ошибаешься. Похоже, мой брат действительно мертв, но это не было моим намерением. Я знаю о том, что между вами вспыхнули некоторые чувства. Прости мне мою корысть, но я искренне наслаждался этой конкуренцией. Мне грустно говорить об этом сейчас, но тогда я воспринял это как легкое братское соперничество.

— Ты… — Констанс замолчала. Тишина вновь заполнила темную комнату. Все обвинения, все возражения, все возмущения, которые копились у нее в сознании, вдруг улетучились. Она поняла, что совершенно запуталась. — Так… почему ты здесь? Что тебе надо? — пробормотала она, наконец.

— Неужели ты все еще не поняла? — раздался голос из бархатной темноты. — А ведь моя цель пребывания здесь довольно очевидна. Я влюблен в тебя, Констанс.

23