Обсидиановый храм (ЛП)

Диоген застыл в неподвижности почти на минуту, а затем его душу отчего-то охватил леденящий ужас, когда ручка двери медленно повернулась, и в дверном проеме появился силуэт…

Там, в обрамлении ослепительного света заходящего солнца, стояла Констанс.

Он не мог оторвать от нее взгляд, в то время как она спокойно смотрела на него. Диоген поднялся на ноги. Констанс явно преобразилась, совершенно изменившись: сильная, сияющая, лучащаяся здоровьем и энергией. На ней было надето одно из старомодных платьев, которые она привезла из Нью-Йорка.

Когда она вошла в храм и закрыла за собой дверь, Диоген увидел, как ее бледные руки потянулись и расстегнули лиф платья. Это было похоже на сон, и Диоген наблюдал за ней, словно загипнотизированный. Медленно, один за другим она расстегнула все крючки, а затем выскользнула из рукавов. Несколько мгновений она удерживала платье, а затем отпустила руки, позволив ему упасть на пол.

Под ним ничего не было. Ее длинное, бледное тело, стройное, но чувственное и подтянутое было похоже на видение.

Она слегка качнула головой, распуская волосы.

Диоген не мог пошевелиться. Она медленно приблизилась к нему, и ее лицо замерло в нескольких дюймах от его. Медленно и осторожно она начала расстегивать его рубашку, и он заметил, как часто она дышит. Ее грудь вздымалась от волнения, а ее лицо раскраснелось. Это было невероятно: изменение, которое совершил с ней эликсир, нельзя было назвать не чем иным, кроме как чудом.

Также медленно, едва касаясь его, она сняла с него рубашку, а затем, опустившись на колени, сняла его туфли и расстегнула брюки. Через несколько мгновений они — совершенно голые — стояли в нескольких дюймах друг от друга, погруженные в полумрак обсидианового храма. Только тогда она потянулась и прильнула к нему, подарив долгий, нежный, восхитительный поцелуй, прежде чем слегка толкнуть и опрокинуть его на диван.

54

В тот же день темная фигура, управляющая аэролодкой, продвигалась по Национальному Заповеднику дикой природы Грейт-Уайт-Херон, успешно минуя последнюю группу небольших остроконечных островков, препятствовавших ее пути к более крупной суше, обозначенной на карте прибрежного района как Халсион-Ки. Двигатель работал на низких оборотах, чтобы не привлекать лишнего внимания. Это было трудное путешествие — мелководья и лабиринты каналов были едва ли пригодны для судоходства даже при свете дня — но осадка у аэролодки практически отсутствовала, что значительно упрощало дело. Теперь же она направилась вдоль длинного пирса. Рядом с ним был пришвартован гоночный катер: винтажная деревянная моторная лодка под названием «Феникс».

Флавия Грейлинг заглушила двигатель своего воздушного катера, позволила ему проскользнуть мимо пирса и остановиться у длинного песчаного пляжа, который с обеих сторон обрывался скоплением мангровых зарослей. Флавия вышла из лодки и затащила ее под пирс, хруст песка под ее ногами был едва различим среди шороха ветра, гуляющего в листьях пальм. Затем, прокравшись к маленькой беседке в конце пирса, она провела разведку.

На верху небольшого блефа она увидела линию крыши большого дома, окруженного королевскими пальмами. Недалеко от него она рассмотрела строение поменьше, напоминавшее дом для прислуги, наполовину скрытый мангровыми зарослями.

На Флавии сидели тактические военные ботинки, рекомендованные «SEAL»[172]. Девушка облачилась во все черное, включая тонкие итальянские кожаные перчатки. Свою синюю поясную сумку она сменила на такую же, только цвета эбенового дерева. Она не стала гримировать лицо и красить свои светлые волосы в черный цвет, как чаше всего поступала в других подобных миссиях: в конце концов, сейчас ее ждало дело другого рода.

Крадучись, словно кошка, она двинулась вперед, направившись к краю низкого блефа. Здесь она достала из своей поясной сумки маленький монокуляр и осмотрела дом и окрестности. Все казалось тихим. Горело только несколько огней — судя по их мерцающему свету, на газовых или, возможно, керосиновых лампах. В остальном на острове не наблюдалось никакой активности.

Флавия вернула монокуляр в свою сумку и закрыла ее.

Она была вне себя от ярости, когда Питер оставил ее в том гостиничном номере в Майами. Она даже не могла припомнить, когда последний раз была настолько зла. И дело было не только в том, что он утаивал от нее часть своей жизни, но и в том, что он сначала попытался ее похвалить, а затем откупиться деньгами. После чего он ушел. Как будто деньги могли как-то компенсировать все то время, что они провели вместе, и все то, что она сделала для него! Как будто она для него была какой-то дешевой шлюхой! И хотя за все это время Питер так и не разделил с нею постель, она знала, что возбуждала его. Она видела, как он смотрел на нее.