Обсидиановая комната

– Но позвольте мне хотя бы довести вас до дивана в библиотеке, там вам будет…

Но она не успела закончить – Проктор, державшийся за нее, вдруг обмяк, медленно соскользнул на холодный мраморный пол и остался лежать там, неподвижный, без сознания.

Неделю спустя

3 декабря

Пендергаст, закончив читать, отложил в сторону толстый том (блестящий, хотя местами и невразумительный труд Дугласа Хофштадтера «Гёдель, Эшер, Бах: эта бесконечная гирлянда») и посмотрел на Констанс Грин. Она сидела напротив него, чинно скрестив ноги на обитой кожей подставке, прихлебывала чай «Меланж Эдиар» с молоком и сахаром и смотрела на огонь.

– Ты знаешь, что я только что понял, Констанс? – спросил он.

Она посмотрела на него и вскинула брови в безмолвном вопросе.

– Когда мы с тобой в последний раз сидели в этой комнате, к нам пришел Персиваль Лейк.

– Верно. Тут и сказочке конец, как говорит пословица. – Констанс снова принялась прихлебывать чай и смотреть на огонь.

В дверях библиотеки тихо появились миссис Траск и Проктор. Домоправительница давно уже пришла в себя после потрясения и теперь просто радовалась тому, что все в доме идет по заведенному порядку. Проктор тоже теперь выглядел, как его прежнее стоическое «я», и единственным напоминанием о его испытаниях была легкая хромота, – как он объяснил, последствия львиного укуса и почти двухсотмильного перехода по пустыне.

– Извините, сэр, – сказала миссис Траск Пендергасту. – Я только хотела узнать, можем ли мы сделать что-нибудь для вас перед ужином.

– Ничего, спасибо, – ответил Пендергаст. – Если только тебе ничего не нужно, Констанс.

– Я ничего не хочу, спасибо, – последовал ответ.

Миссис Траск улыбнулась, сделала реверанс и повернулась. Проктор, вечная загадка, только кивнул и последовал за ней в сторону кухни. Пендергаст взял книгу и сделал вид, что вернулся к чтению, краем глаза продолжая наблюдать за Констанс.

Прошедшую неделю она провела в частной флоридской клинике, залечивая раны, которые получила во время схватки с Флавией, и это был ее первый день возвращения в особняк на Риверсайд-драйв. Хотя они довольно много говорили на протяжении этой недели, и каждый подробно рассказал о том, как у них прошел этот месяц, и все остававшиеся недопонимания были полностью сняты, она, похоже, все еще не пришла в себя и, насколько он мог судить, была не в себе с того момента, как покинула Идиллию. Весь вечер она казалась беспокойной и задумчивой, начинала играть что-нибудь на клавесине, но бросала на середине, брала книгу стихов, смотрела на страницу, но в течение получаса не переворачивала ни одной.

Наконец он опустил книгу.

– Что тебя беспокоит, Констанс? – спросил он.

Она посмотрела на него:

– Меня ничто не беспокоит. Я в полном порядке.

– Да ладно. Я знаю твои настроения. Может, я сказал что-то или сделал? Или не сделал?

Она отрицательно покачала головой.

– С моей стороны непростительно было оставить тебя беззащитной в Эксмуте.

– Ты ничего не мог поделать. Ты сам чуть не утонул. А я, как тебе известно, сумела… как бы это выразиться?.. развлечься, пока ты отсутствовал.

Пендергаст внутренне поморщился.

Минуту спустя Констанс шевельнулась на кресле:

– Это все Диоген.

– Что ты имеешь в виду?

– Не могу выкинуть его из головы. Где он теперь? В каком расположении духа? Будет ли он искать добро в жизни или вернется к старому?

– Боюсь, что тут только время покажет. Я надеюсь, ради всех нас, на лучшее – я дал Говарду Лонгстриту слово на этот счет.

Констанс взяла чашку, но тут же поставила, так и не пригубив:

– Я его ненавидела. Презирала. И все же я чувствую, что поступила с ним слишком жестоко, каким бы коварным человеком он ни был. Даже… с учетом всего, что он сделал со мной. И с тобой.

Пендергаст взвесил несколько вариантов ответа, но решил, что ни один из них не годится.

– Ты сделал его таким, каким он стал, – продолжила она, понизив голос и не сводя глаз с огня. – Он рассказал мне о Событии.

– Да, – просто ответил Пендергаст. – Это была глупая детская ошибка – ошибка, за которую я казню себя по сей день. Если бы я знал, то никогда бы не затолкал его в ту жуткую комнату.

– И все же меня не это беспокоит. Меня беспокоит, что, несмотря ни на что, он пытался вернуться из темных мест, в которых провел столько лет. Он создал Идиллию. Этот остров должен был стать его убежищем в этом мире, его безопасным обиталищем. И еще я думаю – он построил Идиллию, чтобы обезопасить мир от себя. Но потом он совершил ошибку, полюбив меня. А я… я была одержима жаждой мести.

Она внезапно взглянула в глаза Пендергасту:

– Понимаешь, мы две стороны одной монеты, ты и я. Ты отчасти виноват в том, что Диоген стал чудовищем. А теперь я уничтожила хорошего человека, которым он с таким трудом пытался стать.

– Ты и в самом деле веришь, что он говорил тебе правду? – осторожно спросил Пендергаст. – Что любит тебя? Что его нездоровая и злая часть осталась в прошлом?

Констанс глубоко вздохнула: