Общий враг

Новая кровь!
Слышишь стон роженицы-ночи?
Новая кровь!
В крике рожденного дня.
Новая кровь!
Дорога домой могла быть короче.
Новая кровь!
Вновь наполняет меня.

Дорогу выбрал каждый из нас,
Я тоже брал по себе.
Я сердце выблёвывал в унитаз,
Я продавал душу траве.
Чертей, как братьев, лизал взасос,
Ведьмам вопил: «Ко мне!»
Какое тут солнце? Какой Христос?!
Когда летаешь на суке-луне!

Новая кровь!
Слышишь стон роженицы-ночи?
Новая кровь!
В крике рожденного дня.
Новая кровь!
Дорога домой могла быть короче.
Новая кровь!
Вновь наполняет меня.

Кровь, кровь!
Новая кровь!
Кровь, кровь!
Новая кровь!

Костёр, как плата за бенефис,
И швейцары здесь не просят на чай.
Хочешь, просто стой, а нет сил – молись!
Чего желал, то получай!
Вино – как порох, любовь – как яд,
В глазах слепой от рождения свет.
Душа – это птица, её едят,
Мою жуют уже почти сорок лет.

Кто-то минирует океан,
Кто-то вот-вот родит,
Кто-то прошел через Афганистан,
У него обнаружен СПИД.

Кто-то сел на электрический стул,
Кто-то за праздничный стол,
Кому-то стакан гарантировал жизнь,
Кого-то не спас укол.

Кто-то шепчет: «Люблю тебя».
Кто-то строчит донос,
Кто-то идёт под венец,
Кого-то ведут на допрос,
Кто-то в драке нарвался на нож,
Кто-то смеётся во сне,
Кто-то попал под дождь,
Кто-то погиб на войне.

Кровь, кровь!
Новая кровь!
Кровь, кровь!
Новая кровь!

Последние слова все присутствующие пели дружным хором, точнее, рёвом, переходящим в нечленораздельный рык не хуже, чем у неандертальцев.

Вдруг гитара резко замолчала, будто оборвало. Я обернулся: к нам в гости зашли четверо. Двоих из них я знал: майор контрразведки Иван Фирсов и тот лейтенант, который пару часов назад допытывался, что я вынес из архива. С ними были двое бойцов внушительной комплекции. Разведчики молча наблюдали за вошедшими.

– Согласно постановлению… – начал лейтенант, Фирсов махнул рукой, и тот осёкся.

– Здравия желаю, Разведка! – гаркнул майор. – В гости примете?

– Можно! – крикнул кто-то.

Фирсов прошёл вперёд, остановился возле меня, бойцы потеснились на лавках, давая ему место. Лейтенант и остальные остались стоять. Разведчики за столом дружно взялись за еду, делая вид, что не интересуются происходящим вокруг меня и Фирсова. Майор тоже интереса ко мне не проявлял, бросил в рот пучок квашеной капусты, задумчиво прожевал, потом внимательно на меня посмотрел и сказал так по-дружески:

– Витёк, кончай дурить.

– О чём вы, товарищ майор?

– О чём это он? – закричал пьяный голос на другом конце стола.

– В самом деле, о чём вы, товарищ майор? – спросил сидящий напротив майор Никитин, командир второго батальона, жилистый мужик, которому давно перевалило за тридцатник. В рейды он уже перестал ходить – возраст и травмы, но парни в батальоне его очень уважали.

Между тем бойцы моей группы никак не реагировали на происходящее, но напряглись. Я подал им знак: «Ни в коем случае никаких активных действий».

– Виктор знает о чём, – ответил Фирсов.

– А что за постановление? – не унимался Никитин.

– А вот этого, товарищ майор, я вам не могу сказать.

– А у контрразведчиков всегда так. Если надо послать нас куда, то они просто приказывают, – громко объявил Загорный, – если надо чем-то помочь, так мы братья по оружию. А когда ценное находишь, так это они сразу в пользу Администрации забирают.

Реплику поддержали одобрительными возгласами. На другом конце стола тот же пьяный голос повторил:

– Нет, я не понимаю, чего эти трое здесь стоят?

А Фирсов на шум, казалось, вообще не обращал внимания, он смотрел на меня. Я же смотрел в сторону. Контрразведчик, наконец, отвернулся, бросил в рот кусочек холодного мяса, запил вином из чьего-то бокала, потом опять уставился на меня.

– Витёк, ты что? Думаешь, я с тобой сейчас драться буду?