Общий вагон

— Один остался, — говорит тот, который ближе к Степану. — Открывай шире!

Стёпа видит меня:

— Лёха! Помоги! Вызови милицию!

У него окровавлено лицо и вымученный взгляд. Наверное, его тут хорошо били. Один из парней поворачивается, и я вижу в его руках пассатижи.

— Иди отсюда, парень, — говорит он мне.

— А то что? — я поднимаю руку на уровень глаз и раскрываю нож.

Лезвие щелкает прямо перед лицом моего собеседника. Это хорошо останавливает любого. Он пятится:

— Ты это, парень, не в кипяток…

— Лёха, милицию вызови! — мямлит Стёпа, сплевывая кровь.

— Отошли от него!

Трое расступаются, но я не приближаюсь — еще не хватало, чтобы меня взяли в кольцо. Втроем они меня и с ножом уделают, тем более, что это явно профессиональные гопники. Но с другой стороны, биться им со мной нет никакого смысла — чего с меня взять? Тут целый состав идёт, в котором полно терпил, не способных сопротивляться ограблению.

— Валим, — предлагает один из троих, и они быстро переходят в тамбур другого вагона, прикрыв за собой дверь.

Стёпа матерится и плюётся на пол тамбура. Мне очень сильно хочется в туалет. Я убираю в карман нож.

— Что у тебя случилось?

— Зубы вырвали, — шамкает он. — Золотые… пассатижами…

Мне отчего-то становится смешно. Открывается туалетная дверь, и на площадке появляется удовлетворенный мужик. Я, опережая других страждущих, быстро прыгаю к туалету:

— Я по другой части! Мне просто в туалет надо!

— В очередь давай! — говорит мне один из двоих, но его одергивает второй.

На унитазе сидит Марина. Она считает деньги. В туалете стоит острый запах спермы.

— Марина, выйди, — предлагаю я. — Мне надо!

Она кивает и выходит. Справляю нужду, закинув за спину спортивную сумку. Какое это блаженство. Потом полощу под краном окровавленный платок, выжимаю его в раковину. Вытираю лицо. Смотрю на себя в зеркало. Улыбаюсь. Мне смешно. Общий вагон. Давно так не веселился.

На площадке стоит Стёпа.

— Один зуб только остался. Шесть золотых вырвали…

— Скажи спасибо, что язык не вырвали.

— И деньги все забрали. На что мне товар теперь покупать?

— Займешь у кого-нибудь, — подсказываю я.

Я возвращаюсь в «свою» плацкарту. На моем месте сидит девушка со спящим ребенком. Она держит ребенка на руках, и поэтому мне, в общем-то, еще есть куда присесть. Не спрашивая разрешения, сажусь на край. Она немного двигается.

— Вам больно? — она пытается участвовать в моей судьбе.

— Нет, — отмахиваюсь я. — Ему, наверное, больнее.

— А он ушел в другой вагон. Вернее, его трое парней увели, — говорит она. — Они мимо проходили, и чем-то они там зацепились. Наверное, бить повели.

— Или зубы дергать, — усмехаюсь я.

Она не понимает моей шутки.

— Уссурийск! — вдруг орет проводник. — Стоянка пятнадцать минут!

Вагон начинает шевелиться, так как многие выходят на этой станции.

— Вы выходите? — спрашивает молодая мамаша.

— Нет, я до Владивостока.

— Это хорошо. Можно, я буду рядом с вами?

— Вам страшно?

— Да.

— Ну можно, — киваю я. — Отчего же нельзя?

Соседки встают, начинают готовиться к выходу. Поезд замедляет ход. Мамаша стоит с ребенком на руках, ждет, когда наши соседи достанут из багажного отделения свои манатки. Я смотрю на нее — впервые за все время пути — как на женщину. Она привлекательна.

Только я подумал о прекрасном, в этот момент поезд резко останавливается, и со второй полки в проход плацкарты падает мужское тело.

Мужик звонко бьется головой об стол, далее валится на пол и замирает без чувств.

— Готов, — комментирую ситуацию.

— Проводник, — орет соседка. — У вас тут мужчина головой с полки разбился!

Я только вознамерился было метнуться с жертве вагона, как поезд снова дёргается, и с третьей полки, только противоположной, вниз летит еще одно тело. Удар головой об стол еще звонче.

— Проводник, — орет соседка как ни в чем не бывало, будто это происходит с ней каждый день. — Идите скорее сюда! Тут уже двое разбились.

При этом она дергает из-под бездыханных тел свои сумки.

Убедившись, что поезд стоит, и что оставшиеся на полках пассажиры больше не будут сыпаться вниз, я беру за плечи верхнего. Он без сознания. Пытаюсь уложить его на нижнюю полку. Моя сумка мне мешает, и я снимаю ее, ставлю на стол. Укладываю тело, берусь за второго. За моей спиной двинулся поток людей на выход. Только взялся за плечи второго, как замечаю, что сумки нет. Оборачиваюсь — она мелькает уже ближе к выходу.

Ну что за люди. Помочь пострадавшим никто не желает, а вот сумку умыкнуть — это за милую душу.

Расталкиваю локтями людей, слышу вслед проклятия, кто-то даже успевает стукнуть меня по голове. Вырываюсь из поезда, и глотнув неожиданно чистого до приторности воздуха, бегу за своей сумкой, маячащей впереди.

— Женщина! Стойте! — кричу на ходу.

Она оборачивается. Это соседка. Которая только что ехала со мной.

— Это моя сумка!

Хватаю рукой сумку. Она не противится. Заискивающе улыбается:

— Ой, и правда… то-то думаю, у меня сумок меньше было…