Общий любимец публики

   Работа общественнаго мнения продолжалась. Матов, не обращавший на него внимания раньше, теперь не мог не чувствовать происходившей на его глазах перемены течения. И раньше недостатка по врагах у него не было, но это были все люди, так или иначе задетые им, а сейчас ему приходилось считаться с людьми совершенно посторонними, которым, повидимому, до него не было никакого дела. Он это чувствовал при встрече со знакомыми, которых он встречал раз или два в год где-нибудь на именинах или в клубе, причем эти шапочные знакомые оказывались особенно строгими и неумолимыми.   Один случай как-то ошеломил Матова, ошеломил именно потому, что он не имел никаких уважительных причин. Дело было в клубе, за ужином. В столовой набралось человек пятнадцать. Были тут большею частью все знакомые люди: Самгин, винокуренный заводчик Бухвостов,-- одним словом, все свой народ. В эту компанию попал мало знакомый Матову горный инженер Ерохин, очень почтенный седовласый старец, с таким добродушным лицом. Он сидел напротив Матова и все время улыбался. Старец был заметно навеселе и что-то нашептывал сидевшему с ним рядом Бармину, который делал серьезное лицо.   -- Нет-с, позвольте-с!-- сказал старец с настойчивостью подгулявшаго человека, хотя Бармин и не думал ему возражать.-- Да-с!.. Есть корпоративная честь, общественное мнение. Так нельзя-с... Помилуйте, этак всякий будет делать, что ему угодно, а я должен ему кланяться и благодарить. В конце концов носу-с некуда будет показать...   Матов сначала не обращал никакого внимания на горячившагося старца и только по выражению лица Войвода понял, что дело идет о нем, Матове.   -- Ну, говори, говори, дуй тебя горой!-- поощрял Самгин, радовавшийся каждому скандалу, как празднику.   -- Что же, я могу и сказать... даже должен сказать...-- не смущаясь, продолжал старец и, обращаясь ко всем, прибавил:-- господа, среди нас находится лицо, которое, строго говоря, не должно здесь находиться. Да-с!.. Каждое общественное учреждение должно относиться особенно строго к своей чести.   У Матова захватило дыхание, и он чувствовал, как вся комната заходила у него пред глазами. Поднявшись, по адвокатской привычке, он проговорил:   -- Если я не ошибаюсь, вы хотите назвать мою фамилию?   -- Вы не ошиблись...-- ответил старец, продолжая улыбаться.-- Я нахожу ваше присутствие здесь неуместным, как лица, скомпрометированнаго в общественном мнении. Может-быть, я ошибаюсь, но я так думаю...   Это был удар прямо в лицо, и Матов даже не нашелся в первый момент, что ему ответить. Остальные тоже молчали. Довольный произведенным эффектом, Ерохин добавил:   -- Я предлагаю, господа, исключить господина Матова из членов нашего клуба, чтобы этим оградить до известной степени свою собственную репутацию. Да-с!..   Все опять молчали. Неожиданным защитником явился Войвод, который отчетливо и спокойно ответил за всех:   -- Господин Ерохин, по своему возрасту и настроению, забыл одно, что мы пока имеем дело с одними слухами, и самое дело еще не принято судом... Затем, если бы оно поступило и подверглось разсмотрению, то ведь присяжные могут вынести оправдательный вердикт, в чем я нимало не сомневаюсь.   Старец вскочил и с пеной у рта принялся доказывать, что оправдание на суде еще ничего не доказывает, и что члены клуба корпоративно имеют право извергнуть из своей среды компрометирующее имя.   -- Да-с, я буду настаивать и внесу в совет старшин свое заявление об исключении господина Матова...   -- Послушайте...-- заговорил Матов.-- Если бы вы были человеком не предельнаго возраста, я ответил бы вам иначе, по ваши седины обезпечивают вашу неприкосновенность... Мне лично в вашей выходке обидно одно, именно, что меня незаслуженно оскорбляет почтенный человек, уважаемый всеми. Могу только пожалеть о последнем...   Этот ответ вызвал общее галдене, причем большинство было на стороне Матова, но последний уже не верил ничему, убежденный, что стоит ему выйти, как разговор может принять и другой оборот. Он поднялся и начал прощаться. В шинельной его догнал Войвод и проговорил:   -- ?демте вместе, Николай Сергеич. Я вас подвезу...   Матов был страшно взволнован и только сейчас начинал понимать всю силу полученнаго оскорбления. Собственно говоря, этот захмелевший старичок, на котораго он разсердился, был тут ни при чем, как выразитель общественнаго мнения.   Зимняя ночь была светлая. Полозья саней так и резали сухой снег, искрившийся синими переливами. У Войвода были уже свои лошади, как и следует золотопромышленнику. Матов опомнился только тогда, когда сани остановились у подезда квартиры Войвода. Он сделал нерешительное движение, по Войвод взял его под руку и повел к двери.   -- Верочка ждет...-- обяснил он.-- Она взяла с меня слово, что я буду к ужину.   -- Да?-- машинально спрашивал Матов.   -- Мы поужинаем по-настоящему. Я терпеть не могу этих клубных меню...   На звонок выскочила Дуня и с удивлением смотрела, как барин под руку ведет своего соперника. Еще больше удивился старый Марк, а Вера Васильевна, когда к ней в столовую явилась с докладом Дуня, испугалась и побледнела. Она не убежала только из воспитаннаго в ней мужем повиновения. Матов поздоровался с ней как-то смущенно, и Вера Васильевна поняла, что случилось что-то особенное.   -- Вы меня извините, Николай Сергеич, что я совсем по-домашнему,-- говорила она, оглядывая свой нарядный капот из персидской шелковой материи.-- Вы сами виноваты, что нападаете ночью на беззащитную молодую женщину... Впрочем, виноват мой муж, который силой притащил вас сюда,-- я в этом уверена. Вы так давно не были у нас, что я должна была подумать, как вас зовут...   Матов чувствовал себя не по собе и проклинал про себя хитраго стараго мужа, который поставил его в самое дурацкое положение. Легкий ужин, состоявший из холодной дичи и консервов, прошел как-то неловко, и Матов никак не мог попасть в свой обычный шутливый тон. Он был убежден, что Войвод ни слова не скажет жене о случившемся сегодня в клубе инциденте, и все-таки чувствовал себя, как, вероятно, чувствовал бы себя человек, которому выдернули здоровый зуб. Он только раз нашелся, когда Вера Васильевна заговорила о делах, которыя отнимают время лучших друзей, и проговорил с улыбкой:   -- Не дела, Вера Васильевна, а всего одно дело...   Ужин вообще прошел как-то натянуто, и Матов был рад, когда очутился на свежем воздухе.   -- Зачем он меня затащил?-- соображал он, закутываясь в шубу.-- Вообще глупо.   Когда Матов ушел и супруги остались одни, Вера Васильевна, глядя в лицо мужу, проговорила с особенным ударением:   -- Как это мило!.. Не правда ли?   -- Я не понимаю, что ты хочешь сказать...   -- Вы не понимаете? Ха-ха... Он не понимает!..   -- Даю тебе слово, что не понимаю, что ты хочешь сказать... Я могу обидеться наконец, Верочка.   -- Боже мой, сколько великодушия!..   Она поднялась и с гневным выражением, отчеканивая слова, проговорила:   -- Не будемте играть в прятки... Вы хотели поставить в глупое положение и его и меня. И все это под видом дружескаго участия... А этот несчастный верит вам...   -- Верочка!..   -- Довольно! Не нужно глупых слов, то-есть глупых для меня. Вы сегодня торжествуете...   Она, не простившись, ушла в свою комнату, и старый Марк слышал, как старый барин подходил к запертой на ключ двери в комнату барыни и говорил:   -- Верочка... Мне нужно что-то сказать тебе.   Ответа не было.