Общий любимец публики

   Вера Васильевна давно привыкла к одиночеству, особенно по вечерам, когда муж уезжал куда-нибудь в клуб, и это одиночество ее не тяготило. Нужно заметить, что они постоянно ездили по России, и эти путешествия не давали времени скучать. Но в Сосногорске они зажились дольше обыкновеннаго, и кроме того Иван Григорьич, повидимому, предполагал остаться здесь надолго. Купленный у Самгина прииск поневоле прикреплял к месту.   Говоря откровенно, Вера Васильевна совсем не знала средств мужа и источников этих средств. У него было имение где-то в Малороссии, потом он где-то служил и вообще не нуждался. Что касается игры, то и тут она не могла бы сказать, что он профессиональный картежник, а просто играл, как играют все другие... Заветной мечтой и его и ея было купить маленький клочок земли где-нибудь в Крыму, на самом берегу моря.   -- Вот только продам имение в Малороссии, и тогда у нас все будет,-- повторял Иван Григорьич, когда Вера Васильевна начинала мечтать о тихом южном уголке,-- Только необходимо выждать время, чтобы не продешевить...   Так время и шло год за годом, а выгодный покупатель все не являлся. Вера Васильевна решительно не понимала, зачем мужу понадобился золотой прииск,-- эта нелепая затея точно отодвигала их заветную мечту поселиться в Крыму. Но она не вмешивалась в дела мужа и не спрашивала. Она не понимала, что Войвод именно за этим и приехали да Урал, чтоб превратиться в золотопромышленника, что не составляло никакого труда, а давало известное положение. Этот счастливый план был предложен Войводу на ярмарке в Нижнем Барминым, как своего рода громоотвод. Да, настоящий золотопромышленник, и никто не заподозреть в шуллерстве. Кстати, в семье уральских коренных золотопромышленников встречалось немало пришлых, совершенно случайных людей, прижившихся на Урале. Дело было "за обычай" и никого не могло удивлять. Затем, в среде игроков Сосногорск пользовался большой известностью, как настоящее золотое дно, где проигрывались в карты целыя состояния. Много было диких денег, и велась из года в год крупная игра. Присмотревшись к делу, Войвод решил, что в Сосногорске можно серьезно поработать, особенно, если не торопиться. В самом воздухе здесь царил дух легкой наживы.   В Сосногорске Вера Васильевна в первый раз испытала, что такое настоящая тоска. Она никак не могла устроиться, как устраивалась раньше, и свободное время являлось неотступным врагом. Она даже не могла читать, как это бывало раньше, и все думала, думала и думала. На первом плане, конечно, стояла эта глупая встреча с Матовым, вызвавшая целый ряд молодых воспоминаний. И любовь, и ненависть, и женская обида -- все перемешалось, вызывая жажду чего-то неиспытаннаго, отнятаго, как те чудные сны, которые проснувшийся человек никак не может припомнить.   Глухая тоска охватывала Веру Васильевну главным образом по вечерам, когда дневной шум сменялся гнетущей тишиной. Дуня в эти часы что-нибудь работала у себя в комнате, и швейная машинка трещала у ней в проворных молодых руках, как стальной кузнечик. Вера Васильевна по целым часам прислушивалась к этой безконечной женской работе и под монотонное постукивание все думала и думала, точно ея мысли бежали по невидимым ступенькам, отбивая такт. Эти ступеньки неизменно уводили ее в далекое прошлое, и она опять переживала все с начала, что казалось забытым и похороненным навеки. Настоящее рисовалось, наоборот, как-то смутно, и Вера Васильевна старалась даже не думать о нем, отдаваясь течению. Если бы Матов только подозревал, как она его любила в такия минуты... Это была даже не любовь, а что-то ужасное. Она точно умирала и смотрела на самой себя откуда-то из другого мира. Странно, что, когда Матов бывал у них -- это чувство быстро исчезало, как бегут от солнца ночныя тени. Он казался ей совершенно не тем Матовым, о каком она привыкла думать, и этот ненастоящий Катов раздражал ее, как живое зло.   Иногда на нее нападал безотчетный страх, и ей начинало казаться, что она сходит с ума. Это было ужаснее всего. Муж замечал это настроение и делался с ней по-отечески строгим. В такия минуты он приказывал и распоряжался, и она была довольна, что может обходиться без собственной воли, и повиновалась, как сомнамбула. Потом все разрешалось слезами, как грозовая туча дождем, и Вера Васильевна делалась опять сама собой, до следующаго приступа молчаливаго отчаяния.   Именно в одну из таких сумасшедших минут Анненька овладела Верой Васильевной и потащила ее в клубный маскарад.   -- Голубчик, Вера Васильевна, вам это совсем не интересно,-- наговаривала Анненька, помогая Вере Васильевне одеваться,-- но вы сделаете это для меня... Вы только представьте себе мое счастье... Я хоть на несколько часов избавлюсь от родительской опеки и буду сама собой. Душечка, я вам привезла и домино и маску.   -- Что же я там буду делать, Анненька?   -- Ах, Боже мой.... Будем веселиться и делать маленькия глупости, которыя позволяются только в маскарадах. Женщина под маской совершенно другое существо, и вы не узнаете самой себя.   -- Да?   -- Будем кого-нибудь интриговать. Папа тоже будет в клубе, и я его буду интриговать. Не правда ли, как это смешно? Потом есть еще один человек... Мы приедем попозже, после двенадцати, когда маскарад будет в полном разгаре.   Клуб был полон, когда оне приехали. Танцовальная зала была освещена электричеством, которое придавало лицам резкия очертания. Нетанцующие мужчины столпились в дверях и нагло осматривали проходивших мимо масок, отпуская по их адресу шутки и каламбуры. Одним словом, всех охватило специально-маскарадное настроение, которое заразительно подействовало даже на Веру Васильевну, особенно, когда в толпе мужчин она узнала своего мужа. Ей вдруг сделалось весело, захотелось болтать, смеяться, слушать маскарадныя глупости и самой повторять их.   -- Вот Бережецкий,-- шепнула Анненька, подталкивая Веру Васильевну.-- Заинтригуйте эту машинку. Ах, какой у него победоносный вид... Одурачьте его.   Вера Васильевна с маскарадной храбростью подошла к Бережецкому, взяла его под руку и повела в угловую залу, где стояли мягкие диванчики и были устроены уютные уголки. Она чувствовала, как он взвешивающим взглядом посмотрел на ея перчатки, на кусочек шеи, выставлявшийся из-под домино, на брильянтовую булавку и, видимо, остался доволен произведенным экзаменом.   -- Мне нужно с тобой поговорить серьезно,-- говорила Вера Васильевна, меняя голос.-- Я желаю тебя предостеречь от большой опасности... Ты часто бываешь в доме, где муж старик, а жена молодая. Ты ухаживаешь за женой, а она, как кошка, влюблена в Матова.   -- Знаю... Но что же из этого?   -- Старик -- известный шуллер, а жена -- приманка для таких глупых людей, как ты. Да, мне жаль тебя, потому что ты плохо кончишь.   -- Именно?   -- Или проиграешься, или будешь играть роль болвана. Недаром Матов говорит, что не встречал человека глупее...   -- Ведь это легко сказать про кого угодно, особенно за глаза. Для этого не нужно особенной храбрости...   -- Ты умно ответил...   -- Иногда случается...   -- Знаешь, я тебе дам один совет.   -- Я слушаю...   -- Тебе хочется досадить Матову? Да? Вообще, сделать крупную неприятность... да?   -- Как сказать... пожалуй.   -- Но ты не умеешь этого сделать, и я тебя научу. Вероятно, у Матова достаточно разных грешков?   -- Даже слишком достаточно... Если бы я хотел, то мог бы сжить его со света. Ты слыхала когда-нибудь о наследстве Парфенова?   -- О, да... Слепой муж, котораго отравила жена, чтоб получить наследство? Знаю... Но вот этого именно и не следует делать, то-есть поднимать большое дело. А нужно взять самое маленькое, какие-нибудь пустяки... Громкие процессы создают героев, а маленькия преступления убивают человека.   -- Маска, ты права...   -- Я повторяю только то, что раньше слышала от тебя же.   -- Разве я говорил что-нибудь подобное?   -- Да...   -- Тем лучше... Мне приятно думать, что я не глупый человек и что Матов ошибается на мой счет.