Общак

Если бы кому-то из многочисленных друзей и знакомых Шоты шепнули, что уважаемый грузинский авторитет корешится с высоким ментовским чином, это сочли бы за неудачную шутку. Шота Черноморский считался вором старой закалки и старых правил, одним из самых уважаемых законников, кто носил не один десяток лет свою корану с достоинством. Шота издавна слыл признанным третейским судьей — еще в свою бытность хозяином колхозных рынков в солнечном Сухуми, а потом и по всему Черноморскому побережью Грузии. Благодаря тонкому, изворотливому уму и недюжинным дипломатическим способностям он сумел завоевать расположение и уважение у многих русских авторитетов российского Черноморья — от Сочи до Новороссийска, и в самые трудные моменты обострившегося противостояния между группировками, когда взаимные претензии приобретали опасную остроту и непримиримость — как во время дележа лакомого новороссийского порта в конце восьмидесятых, — воры неизменно призывали Шоту, и он вершил справедливый суд, разумными, вескими доводами примиряя несогласных. Во всех финансовых конфликтах он неизменно выступал как сторона незаинтересованная, и по прошествии времени мало кто задумывался, например, о происхождении очередной роскошной виллы Шоты под Дагомысом или в подмосковной Барвихе. Шота имел свой обширный бизнес, причем он был одним из первых в России «пиковых» воров в законе, который в начале девяностых вслед за молодым тогда еще смотрящим Варягом тоже осознал выгодность легализации любой теневой деятельности — благо возможностей для такой легализации тогда было море. Шота вложился в беспошлинный импорт табачных изделий и водки и беспошлинный экспорт нефти — добрая новая российская власть образца 1992–1993 годов оказалась необычайно добра к оборотистым дельцам, готовым за некоторые послабления строгих законов и привилегии подбросить в убогую казну (или, что бывало чаще, в карман сильных мира сего) свежей «зелени»… Шота отличался особой щедростью. Прибавить к этому характерную для грузинской души открытость и хлебосол ьносз ь да неподдельное обаяние — и становится ясно, отчего Шота со всеми состоял в дружбе и всегда был желанным гостем на неформальных веселых застольях. Нередко его видели в компании знаменитостей — актеров, певцов, спортсменов, известных своей близостью к власть имущим. И непонятно, кому эти знакомства были больше по душе — Шоте или новоявленным «окологосударственным» мужам…

Но при всем том чего никогда Шота не допускал — так это публичного появления, скажем, в толпе гостей на торжественном концерте ко Дню милиции в Колонном зале или на приеме по случаю Дня пограничника. Шота и люди в погонах были явлениями несовместимыми. Все это знали, и грузинский авторитет это всячески подчеркивал и на словах, и всем своим поведением. Непосвященные, впрочем, не замечали отсутствия высокого яркого грузина на официальных раутах, посвященные же уважительно перемигивались: мол, батоно Шота никогда не позволит себе подать руку золотопогоннику. Поэтому его и без того высокая репутация в воровской среде никем не подвергалась сомнению.

Об этом думал хитрый Шота по пути на очередную тайную встречу с генерал-полковником милиции. Урусов позвонил ему сегодня утром на мобильный и настойчиво предложил повидаться по неотложному делу. Шота попробовал было возразить, что совсем недавно, мол, виделись и слишком частые встречи с Урусовым, хоть они и проходили при полной конспирации, могли бы кое-кому показаться подозрительными… Но Урусов настоял на своем. Встречу назначили в ресторане «Волга» в здании Северного речного вокзала, где генерал гарантировал полную конфиденциальность и безопасность.

Они сидели за богато накрытым столом в закутке за тяжелой портьерой, отделявшей их от общего зала ресторана. Шота впервые увидел Урусова в таком непривычном обличье: генерал-полковник был в кожаных, в обтяжку, штанах и кожаной куртке на косой молнии, в полусапожках на высоком каблуке, да еще с набриолиненными волосами, отчего казался лет на десять моложе.

— Необходимая бутафория, — с невеселой улыбкой пояснил Евгений Николаевич, снимая темные очки. — Я тут частенько бываю, меня туг знают, поэтому уже привыкли и не интересуются. В этом прикиде легче смешаться с ресторанной толпой… Итак, к делу! У меня возникли некоторые новые обстоятельства, батоно Шота, и я хочу ускорить то дело, о котором мы с вами недавно говорили в приватной беседе…

— Варьяг? — нахмурился Шота. Уж коли этот генерал вызвал его на доверительный разговор, он не хотел играть втемную. — У вас проблемы с Варьягом?

Урусов неохотно кивнул и выжидательно поглядел на Шоту.

— Ну а я чем могу вам памочь? — лениво проговорил тот, отправляя в рот наколотый на вилку кусочек паштета из гусиной печени. Его лицо тут же приобрело блаженное выражение. — Ммм… Какой паштэт. Чудо! Вы были правы, батоно Евгений, кухня здэсь атмэнная…

Полагая, что собеседник достаточно расслабился, Евгений Николаевич осторожно вынул из рукава припасенный козырь.