Корреспонденты улетели только ближе к вечеру. День был полностью загублен, и народ изнывал от вынужденного безделья. Тут мне почему‑то вспомнилось, что мы в этом году до сих пор еще не купались в Баренцевом море. Лето все- таки! Соратники нашлись моментально: Леня Радун и Саша Унтила Взяли шлепки, полотенца и отправились к берегу. Прибрежная зона метров на сто в море была сплошь забита обсосанными солнцем и морской волной обломками льда, которые с глухим рокотом выкатывались на берег, словно гигантские шары от кегельбана. Почесав для пущей важности затылки, с душераздирающими криками мы нагишом бросились в студеную воду. В крещенские морозы вода в ледяной проруби в Подмосковье редко опускается ниже +7 °С, здесь же было около О °С. Две–три минуты мы бесились в этом соленом игристом коктейле со льдом и, скукожившись в три погибели, повыскакивали на берег.
— Леня, — Саша хитро прищурил глаз, — ты случайно не прихватил с собой волшебную фляжку?
— Обижаешь, — Леонид потянулся к заветной емкости, — лови!
Спирт, по старой полярной традиции разбавленный «по широте», то есть практически не разбавленный, приятно и быстро согрел нас изнутри.
— Родине не нужны полярники, которые после выпитого теряют над собой контроль. Выпил грамм пятьсот- шестьсот — осмотрись! — казарменный юмор ценнейший спутник в подобных экспедициях. Мы повторили второй заход в море и к фляжке и, растершись полотенцем до багровокрасных тонов, одевались уже неспешно.
— Может, еще раз рвануть через ледник, вдруг еще находки? — трудолюбивый, как юнга парусного судна, Унтила однозначно не хотел униматься.
— Нереально! Мы там уже целый карьер вырыли. Нужно идти к Гранту, — и все с затаенной грустью посмотрели на небо: скоро, уже совсем скоро прилетят за нами винтокрылые железные птицы. Мы прекрасно понимали, что в этом году полевой сезон для нас в этих краях заканчивается и времени не остается даже для полноценной разведки. А всего через несколько недель этот маленький клочок земли накроет снежным саваном бесконечная полярная зима.
6 августа 2010 года.
Сегодня удивительный день. Погода начала портиться так же внезапно, как и устанавливаться. С раннего утра, почуяв неладное, я начал метаться по берегу, беспрестанно пытаясь дозвониться домой по «спутнику». Но телефон упорно молчал, как убитый. Я смутно догадывался, к чему бы это, и взвинчивал себя еще больше.
— Хватит слоняться, как медведь, — осадил меня Леня, — надо пробежаться еще вон по той полке, — и указал ледорубом в нависающую невдалеке скалу. Это уже потом я узнал, что «нарезанная задача» была им придумана специально, чтобы отвлечь меня от тревожных мыслей, а тогда я с необычайной прытью собрал рюкзак и нацепил «альпуху». Мы вошли в скальный кулуар. Под ногами знакомо и убаюкивающе поскрипывал ледник. Поднявшись через две террасы к середине утеса, мы двинулись траверзом по узкой полке к намеченному выступу.
— Перекурим? —почему‑то мне захотелось остановиться именно здесь. Уж очень романтично выглядел отсюда базовый лагерь, слишком близко был момент расставания с этой дикой и необузданной природой.
Скинув рюкзаки, мы присели рядом Говорить особо не хотелось. В это время в море, метрах в пятидесяти от берега, я заметил одиноко плывущего моржа. Вообще‑то морж — существо стадное, а тут один на мелководье, параллельно берегу. Я кивнул в сторону зверюги.
— Мать–моржиха, — задумчиво вспомнил северный фольклор Леня, устремив затуманенный взгляд в морскую даль.
В следующую секунду совсем рядом раздался грохот, переходящий в протяжный гул. Мы инстинктивно оглянулись: место, где только что лежали наши рюкзаки, вместо уступа стало отвесной стенкой, а наши вещи были метрах в сорока внизу, у подножья скалы. Путь обратно был отрезан, поэтому возвращаться пришлось в обход через ледник Уже спускаясь к лагерю, я понял, что произошло что‑то важное: ребята загадочно прятали глаза и, как‑то нездорово улыбались. Опрометью ринулся к спутниковой связи.
— У нас девочка, три килограмма сто двадцать грамм, родилась в 17 часов 50 минут, — дальше слушал уже как сквозь пелену.
Кутаясь по глаза во время ночных вахт, обливаясь потом на леднике, дрожа от холода и сырости в автономке, я ждал, что вот–вот на свет появится маленький комочек новой жизни, который всего через несколько месяцев промурлыкает мне ласковое «папа». Но оказался в очередной раз совершенно не готов к этому событию. Пришлось отворачиваться к морю — на глаза навернулись неожиданные слезы. Жизнь продолжается! Здесь в это трудно поверить, но это так. Это свершившееся таинство, которое вдохновляет тебя и делает сильным Новая жизнь! Как ты там? Жди меня!
Что тут началось! Ребята, поздравляя, радовались едва ли меньше моего. Откуда‑то вдруг появились фальшфейеры, ракетницы, салют из всего чего можно и даже нельзя, ну и «боевые» сто граммов за здоровье новорожденной…
Из дневника Александра Конрада: