Обряд посвящения (ЛП)

Этим они грозились вот уже три года. Не то чтобы он должен был стать паинькой, чтобы не вылететь из дома — выбора ему не предлагали. Они просто заявили, что по достижении восемнадцати лет ему придется подыскать другое место для жилья, и на этом их долг будет выполнен.

После этого никто их не осудит. В конце концов, они пеклись только о своей репутации.

Дед не раз предлагал ему в восемнадцать пойти в армию: «Может, они смогут превратить неудачника во что–нибудь толковое».

Дальтон поморщился, когда лоб пронзило болью. Он ввалился в ванную и рассмотрел свою голову в зеркало. Обычно короткая стрижка открывала верхнюю часть лба, но теперь рыжие волосы выглядели длиннее, будто отросли на сантиметр за прошедшие сутки. Обеими руками Дальтон отвел волосы от шишки с порезом. Под кожей виднелось что–то белое, словно кость. Он потыкал вырост пальцем, ожидая, что тот будет свободно двигаться под кожей, но вырост оказался устойчивым и твердым, будто кость.

— Что это такое, черт побери? — прошептал Дальтон сам себе.

Он открыл ящик под раковиной, достал оттуда ножницы и развел лезвия как можно шире. Придерживая одно лезвие, будто нож для колки льда, он воткнул его кончик в порез и надавил на твердое вещество. Если получится поддеть эту штуку снизу, можно будет вытолкнуть ее из–под кожи. Однако с какой стороны он ни заходил, найти нижнюю часть не удалось. Поморщившись, он втолкнул лезвие глубже, а потом вскрикнул, когда оно соскользнуло и полоснуло по коже.

Уронив ножницы в раковину, Дальтон зажал ладонью свежий порез. Кровь просочилась сквозь пальцы и потекла по лицу. Схватив из маленького шкафчика свежее полотенце, он прижал его к открытой ране. Пульсация в голове усилилась, дополнившись ровными волнами острой боли. Возникло ощущение, будто что–то с острыми когтями забралось в череп и вгрызалось в мозг. Скорчив гримасу, он ударил головой в зеркало. Пропитанное кровью полотенце смягчило удар, но зеркало сильно растрескалось. Перед глазами поплыло, и Дальтону показалось, что он сейчас потеряет сознание. Свободной рукой он вцепился в край раковины и прикусил губу, надеясь, что внезапная вспышка новой боли позволит сосредоточиться и удержаться на ногах.

Из–за двери донеслись тяжелые шаги поднимающегося по лестнице деда.

— Дальтон! — позвал он.

— А? — пробормотал Дальтон, потом ответил громче: — Чего?

— Где ты, черт побери?

Дальтон поспешил к двери, открыл ее и высунулся наружу:

— В ванной. Волосы подстригаю.

Дед прищурился в его направлении, будто пытаясь понять, что происходит:

— У тебя кровь идет.

— Просто порезался.

— Какой придурок может порезаться, подстригая собственные волосы?

Дальтон пожал плечами:

— Я чихнул. Ткнул себя ножницами.

— Заплатишь за это полотенце из карманных денег.

— Конечно, — отозвался Дальтон.

«О каких карманных деньгах речь, ты, старый скупердяй?»

Дальтон изо всех сил постарался не огрызнуться. У него дико болела голова, по лбу текла кровь, а в рот затекала кровь из губы, и он просто хотел, чтобы старый ублюдок убрался уже.

Ссора только растянет разговор.

— Мы с твоей бабушкой сегодня идем на постановку.

— «Скрипач», — сказал Дальтон. — Я слышал.

— Так ты еще и подслушиваешь?

— Наплевать. Можно подумать, мне есть дело до вашей общественной жизни.

Что ж, он пытался, чтобы все прошло тихо–мирно.

«К черту».

— Такое неуважение доведет тебя до беды, — дед помахал перед ним сморщенным пальцем. — Сегодня вечером мы уйдем. Ты по–прежнему наказан. Останешься в доме и не будешь влезать в неприятности. Никаких посетителей. Не дай бог узнаю, что ты пустил в дом этого жуткого парня Феррато. Он дрянной вор.

— Наплевать, — повторил Дальтон. — Это всё?

— Если узнаю, что ты нарушил запреты, лишишься всех привилегий.

«Мужик бредит, — подумал Дальтон. — Какие еще к черту привилегии?»

— Ага, как хочешь, — сказал он. — Мне еще с дыркой в голове разбираться.

— Так мы договорились?

— Уже в третий раз, старик.

— На твоем месте, мальчик, я бы не наглел, — лицо деда побагровело.

Теперь Дальтон зашел слишком далеко и провоцировал старика просто потому, что хотел от него избавиться.

— Мы разбаловали твою мать, и посмотри, что из нее выросло. Распутница, которая залетела и родила задиристого ублюдка.

Дальтон распахнул дверь и уронил окровавленное полотенце на пол:

— Не смей, черт побери, говорить о моей матери!

— А что ты вообще о ней знаешь, мальчик? Она была не уважающей себя шлюхой и подохла, рожая никчемный кусок…

В мгновение ока Дальтон насел на него, обхватив пальцами с темными заостренными ногтями жилистое горло и приготовившись выдавить жизнь из хрупкого тела старого подонка:

— Я тебе сейчас башку оторву!

Его внимание привлекло движение у подножия лестницы. Бабка смотрела на него с почти физически ощутимым холодным презрением:

— Хоть пальцем деда тронь, и я обвиню тебя в нападении и избиении, и упеку в тюрьму.

«А если я убью вас обоих, — подумал Дальтон, — то смогу сбежать».

Бабка подняла зажатый в руке телефон:

— Один звонок, и твоя жизнь кончена.