Обретение крыльев

По утрам, закрыв двери, вслух читала Хетти. Когда воздух нестерпимо раскалялся, мы скрывались на веранде и там, сидя рядышком на качелях, пели сочиненные Хетти песенки – по большей части о морском путешествии на корабле или на спине кита. Ее ноги болтались взад-вперед, как палки. Иногда мы садились перед окнами в эркере второго этажа и играли в «сплети нитку». У Хетти в кармане платья всегда был запас красных ниток, и мы часами продевали их сквозь вытянутые пальцы, создавая в воздухе замысловатые красные узоры.

Обычные девчоночьи игры, но для каждой из нас они были в новинку, и, чтобы мама нам не помешала, мы скрывались как могли. Мы с Хетти переступили опасную черту.

* * *

Ранним утром Чарльстон изнывал от немилосердного летнего зноя, а мы с Хетти лежали ничком на ковре в моей комнате, и я вслух читала «Дон Кихота». Неделей раньше мать, в ожидании сезона москитов, приказала достать москитные сетки и укрепить над кроватями. Однако у рабов не было такой защиты, и они уже вовсю чесались, натираясь, чтобы избавиться от зуда, свиным жиром и черной патокой.

Хетти расчесывала укус москита на плече и хмуро посматривала на книжные страницы, словно те таили в себе неразрешимый шифр. Мне хотелось поведать ей о подвигах рыцаря и Санчо Пансы, но она то и дело перебивала меня, тыча пальцем то в одно слово, то в другое:

– Что здесь написано?

Приходилось прерывать чтение и объяснять. Когда мы читали «Жизнь и удивительные приключения Робинзона Крузо из Йорка», она вела себя точно так же. Возможно, ей просто наскучило слушать об этих нелепых людях – рыцаре и потерпевшем крушение моряке?

Чтобы оживить в Хетти интерес к повествованию, я старалась читать выразительно. А между тем свет в комнате померк – приближался шторм. Насыщенный запахами дождя и олеандра, через открытое окно врывался ветер, колыхая москитный полог. Послышались раскаты грома, и на подоконник полились струи дождя. Я отложила книгу.

Мы с Хетти разом вскочили, опустили оконную раму и вдруг увидели в желтоватом сумраке пикирующую молодую сову, которую Шарлотта с Хетти преданно выкармливали всю весну. Из птенца совенок превратился во взрослую птицу, но продолжал жить в поленнице.

Я смотрела, как он летит на нас, по дуге над стеной заднего двора. Мы успели хорошо рассмотреть странное совиное лицо. Когда птица пропала из виду, Хетти отправилась зажигать лампу, а я стояла, не в силах оторваться от окна. Вспомнился день, когда Шарлотта показала мне совенка у поленницы, и моя клятва освободить Хетти – невыполнимое обещание, по-прежнему вызывающее чувство вины. Но вдруг до меня дошло: Шарлотта сказала, что я должна любым путем помочь Хетти освободиться.

Обернувшись, я смотрела, как она несет фонарь к туалетному столику и вокруг ее ног пляшут блики света.

– Хетти, научить тебя читать? – спросила я, когда она поставила фонарь.

* * *

Я обзавелась букварем, орфографическим справочником, грифельной доской и куском мела, и мы приступили к ежедневным урокам в моей комнате. Я не только запирала дверь, но и завешивала замочную скважину. Занимались по утрам часа два, а то и больше. После урока я заворачивала учебные пособия в мешковину и засовывала под кровать.

Прежде я никого не обучала чтению, но со мной усиленно занимался латынью Томас, а мадам натаскивала по другим предметам, так что я имела представление о том, как надо учить. Хетти проявила большие способности. Через неделю занятий научилась писать и освоила алфавит. Через две – проговаривала слова из сборника упражнений. Никогда не забуду момента чудесного озарения, когда буквы, как и звуки, обрели для нее свой смысл. После этого она все увереннее читала по букварю.

К сороковой странице ее словарный запас насчитывал восемьдесят шесть слов. Каждое новое слово я заносила в блокнот.

– Дойдешь до сотни – устроим чаепитие, – обещала я ей.

Хетти начала разбирать надписи на аптечных этикетках и банках с продуктами.

– Как пишется «Хетти»? – спрашивала она. – А «вода»?

У нее была огромная тяга к учебе.

Однажды я заметила, как она что-то чертила палкой на земле двора, и выбежала остановить ее. Хетти крупными буквами выводила слово В-О-Д-А.

– Что ты делаешь? – спросила я, стирая буквы ступней. – Кто-нибудь увидит.

Она рассердилась на меня не меньше.

– Думаешь, у меня нет ног, чтобы стереть буквы, если кто-нибудь придет?

Свое сотое слово она освоила тринадцатого июля.

* * *

На следующий день мы устроили праздничное чаепитие на четырехскатной крыше нашего дома в надежде увидеть торжества в честь Дня взятия Бастилии. У нас была обширная французская колония из Сан-Доминго, французский театр и на каждом углу – французский пансион благородных девиц. Маму и ее приятельниц завивал и пудрил французский парикмахер, развлекая дам рассказами о гильотинировании Марии Антуанетты, которому он якобы стал свидетелем. Чарльстон – британский до мозга костей, однако день разрушения Бастилии праздновал с не меньшим рвением, чем День независимости.