Обретение Энкиду

Проблевавшись, я обрел некоторую ясность. В сумеречной мути моего опьянения проступил скверик с памятником пророку Даниилу. Чугунный пророк, склонив голову на грудь и уцепившись пальцами в бороду, печально смотрел на перевернутые скамейки - их толстые короткие ножки, задранные кверху, неожиданно придали им сходство с запеченной курицей.

При мысли о курице мне опять стало дурно.

- Ну, ну, господин, - утешали меня.

- М-мур...зик? - выдавил я.

- Вот и хорошо, - обрадовался мой раб.

- М-мурзик, где остальные?

Мурзик прислонил меня к дереву. Я вцепился в шершавую кору, чтобы не упасть. Тем временем мой раб водрузил на место одну из скамеек.

- Скорее, ты... - сказал я, скользя пальцами по стволу. - Я... падаю...

Мурзик потащил меня к скамье. Я мешком повалился на нее. Мурзик воздвигся передо мной. Он чему-то глупо радовался.

- Что лыбишься? - осерчал я. - Пива принеси... Похмелиться желаю... И где господин Ицхак?

Мурзик поморгал, подвигал бровями и сказал, что господина Ицхака здесь нет.

- А я, значит, есть? - закономерно поинтересовался я.

Мурзик кивнул. У меня тут же закружилась голова. Я даже ногой топнул, только несильно.

- Не мотай башкой, у меня... ой. - Я рыгнул. - А я откуда здесь?

- Не знаю, - сказал Мурзик.

Я подумал немного. В голове тяжко ворочались неуклюжие мысли. Потом мне представились фотографии педагогической дамы с голой жопой. Мне стало весело, и я запел:

- Ах, Анна-Лиза, Анна-Лиза, промчались годы, пронеслися...

- Домой бы вам надо, - сказал Мурзик. И оглянулся.

Я тоже попытался оглянуться, но едва не свалился со скамейки. Это рассердило меня.

- Что ты тут... вертишься?

- Рикшу ищу, - сказал Мурзик озабоченно. - Господин... А если я пойду за рикшей, вы обещаете, что никуда со скамейки не пойдете?

- Да кто ты такой, смерд, чтобы я тебе обещал? - взъярился я. - Ты откуда взялся, холоп? Да ты, кваллу...

Тут я зевнул.

Мурзик наклонился, крякнул, взял мои ноги и вынудил меня лечь на скамью. Я с наслаждением потянулся.

- Всему тебя, Мурзик, учить надо. Даже такой ерунды не умеешь, как уложить спать вавилонского налогоплательщика...

В последнем слове я безнадежно запутался. В моем состоянии - ничего удивительного. Я видел однажды докера в моем состоянии - тот в течение получаса не мог выговорить слова "мудак".

Мурзик куда-то сгинул.

Телефонный звонок. Стараясь не шевелить головой, я протянул руку и уронил телефон на пол. Из трубки слышался чей-то хриплый крик. Я шевелил пальцами над трубкой, но ухватить ее не мог; оторваться же от дивана не смел.

Трубку взял Мурзик. Приложил к моему уху.

В трубке бесновался Ицхак.

- Баян, твою!.. - орал он. - Ты меня слышишь?

- Да... - слабо ответил я.

- Я в больнице!

- Изя! - нашел в себе силы я. - Иська, что с тобой?

- Палец на руке сломал, - сказал Ицхак.

- А я думал, ты это другим местом делаешь, - сказал я. - Выписывайся скорей и приходи, я тебе покажу. У меня тоже такая штука есть.

Несколько минут Ицхак бессильно поливал меня бранью. Потом совсем другим тоном сказал:

- Баян, а ты не помнишь, что там произошло?

- Не... - сказал я. - Меня Мурзик в сквере нашел. У Даниила. А как мы там оказались?

- Не знаю... Позвони Аннини, а? У меня пятилептовики кончаются, а здесь телефон, сука, платный...

- Иська, ты когда выписываешься?

- Завтра.

В трубке запищало. Ицхак еще раз выругался, и тут нас разъединило.

Аннини была дома. Она оставила нас после первой бутылки, поэтому у нее обошлось без приключений.

Буллит помнил немногим больше, чем я. Он помнил, как мы пришли в сквер и как опрокидывали скамейки. Потом вроде бы там появилась еще одна компания. Сперва мы вместе пили, чокаясь с чугунным Даниилом. Затем вдруг обнаружилась ицхакова очкастая девка. Ее все лапали. Потом Ицхак завелся... Или девка завелась. Она каратистка оказалась или что-то в этом роде...

На этом обрывались воспоминания Буллита.

Я снова лег и пропел потолку:

- В чулках и платье полосатом вы танцевали с вашим братом... Ах, Анна-Лиза, Анна-Лиза... И ель в огнях и новогодняя метель... Где вы теперь, где вы теперь?

И слезы навернулись у меня на глаза, а почему - и сам понять не мог.

Мурзик воспринял мое пение как требование немедленно подать кефир. Я выхлебал. Спросил моего раба, как он меня разыскал. Вавилон-то большой... Мурзик сказал, что у него чутье.

Кулаки у Мурзика были в свежих ссадинах. Я спросил и об этом. Мурзик, смущаясь, объяснил, что дрался.

Дрался он из-за меня. Отгонял каких-то юнцов, пытавшихся обтрясти мои карманы, пока я почивал пьяный.

- А, - молвил я. - Ну, ступай.

И крепко, успокоенно заснул.

История эта никаких серьезных последствий не имела. Разве что Ицхак появился на работе с перевязанным пальцем, а меня несколько дней преследовали сны, в которых я голыми руками рвал на части разных крупных животных, чаще всего - быков и пантер. Но потом и это отступило рассосалось, сменившись монотонными трудовыми буднями.

Заказов у нас все прибывало и прибывало. Ицхак стал серьезно подумывать о расширении штата. Тем более, что я просил освободить мне хотя бы четыре часа машинного времени в неделю для обработки данных для научной работы.