Обретение Энкиду

- А где придется, - пояснил мой раб. - Когда заработает по мелочи, а когда и сопрет... Ну вот. Проходит два года - профсоюзных ни слуху ни духу. Силим ждет-пождет, а их и не видать. Что такое? Стал искать. А их и нету. Сбежали. Утекли и кассу с собой унесли. Вот ведь... Силима вскоре после этого на воровстве поймали и продали. На наш рудник и продали. Вот дробит Силим камень, дробит, а сам мечтает, как спартаковцев этих повстречает и что он с ними сделает. А у него уж чахотка начиналась. Кровью харкать стал. Кровью харкает, бывало, всю породу заплюет, а сам ярится. И вот...

- Свари еще кофе, - перебил я.

Мурзик резво сбегал на кухню и вскоре вернулся с новой чашкой кофе. Я отпил два глотка.

- Забери. Не хочу больше.

Мурзик забрал у меня чашку. Глядел куда-то невидящими глазами. Вспоминал. Машинально отпил мой кофе.

- Ну вот, значит, а тут пригоняют как раз новый этап, человек десять, все свеженькие, толстенькие, кругленькие... В шахте оно как? Помашешь, значит, кайлом с полгодика - либо подыхаешь насовсем, либо жилистый такой делаешься. А эти еще гладкие были. Их кнутом ударишь - кровь пойдет. А у нас уж шкуры такие дубленые, что и кровь не проступает, бей не бей... Силим-Зверь лежит на отвалах, кашлем давится. И вдруг - аж глаза у него засветились. Узнал! А тот, профсоюзный-то, Силима не признал. Беспечально рядом плюхнулся. Поротую задницу потирает. Силим ему и говорит грозно так: "Помнишь меня?" Тот: "Чаво?" Силим поднялся. "А вот чаво!" И все припомнил. И про одну лепту в месяц, и про то, что через два года никто выкупать его не явился...

- И убил? - спросил я.

- А как же! - радостно подтвердил Мурзик. - В тот же день. В штольне. Взял за волосы и об стену голову ему разбил. Тот сперва орал, потом мычал, а после и мычать перестал. Обоссался и кровью изошел...

- А Силим?

- Зверь-то? Недолго после того прожил. Помер у меня на руках. Хороший был человек, - с чувством проговорил Мурзик. - Перед смертью всё улыбался. Не зря, говорил, жизнь прошла, не зря...

Когда наутро я пришел на работу, в офисе висела большая стенгазета "РУПОР ЭНКИДУ-ПРО". Иська, небось, часа два пыхтел над этим убожеством. И не лень же было...

На самом видном месте стенгазеты красовалась моя фотография. Под фотографией было написано черным маркером:

"ПОЗОР ПЬЯНИЦЕ И ПРОГУЛЬЩИКУ ДАЯНУ! Может ли алкоголик и рабовладелец быть прорицателем? Вот вопрос, который волнует вавилонскую общественность! Ибо налогоплательщику вовсе не безразлично, чья именно жопа овевается ветрами перемен. И если это жопа человека слабых моральных устоев, то..."

Я не успел дочитать. Вошел Ицхак. На локте у него сонно висла костлявая девица из Парапсихологического Института.

- А! - торжествующе возопил Ицхак. - Читаешь?

- Слушай, Изя... - начал я угрожающе. - Если ты думаешь, что...

Тут во мне проснулся астральный воин. Я налился бешенством и заморгал.

- Арргх! - сказал Ицхак. - Лгхама!

- Не лгхама, а л'гхама, деревня! - поправил я.

Девица подняла голову и слепо поглядела на меня сквозь очки.

- Ладно, не обижайся. - Ицхак освободился от девицы и подошел ко мне. - Хочешь, я сниму? Я просто так повесил, ради шутки.

- Сними, - проворчал я, чувствуя, что не могу долго на него злиться. Есть в Ицхаке что-то такое - способное растопить любой лед. То ли искренность, то ли ушлость...

Он залез на диван в ботинках и снял.

- Забери. Можешь сжечь.

- Уж конечно сожгу, - обещал я.

- Кстати... - начал Ицхак, спрыгивая на пол и отдавая мне ватманский лист. На лоснящемся черном диване остались отпечатки подошв.

Я забрал "стенгазету" и свернул ее в тугую трубку. Ицхак тем временем шарил у себя по карманам и наконец извлек очень мятую газетку. Она имела устрашающее сходство с той, что присватала мне матушка.

- Прочти, - сказал Ицхак.

Я развернул листок, расправил его и послушно забубнил вслух.

- "Прямой обман масс, который принято именовать научным словом "прогнозирование", предназначенным сбивать с толку малообразованный класс трудящихся, из которого кровопийцы-эксплоататоры-рабовладельцы высосали всю кровь до последней капли крови..."

- Ты что вслух читаешь, как малограмотный? - удивился Ицхак.

Я покраснел. Очкастая девица пристально посмотрела на меня, но на ее костлявом лице не дрогнул ни один мускул. Как у нурита-ассасина пред лицом палачей.

"Ниппурская правда" долго поливала нас грязью. Причем, совершенно бездоказательно. И не по делу.

Я вернул Изе газетенку.

- Ну и что?

Он хихикнул.

- А то, что теперь мы официально считаемся еще одной организацией, которой угрожают комми.

Я все еще не понимал, что в этом хорошего. Ицхак глядел на меня с жалостью.

- Очень просто. Под эту песенку я вытряс из страховой компании несколько льгот. Нас перевели в группу риска категории "Са". А были "Ра". Понял, троечник?

- Ну уж... троечник... - пробормотал я. - Не при дамах же!..

По лицу очкастой особы скользнуло подобие усмешки.

Ицхак, конечно, гений. Из любого дерьма сумеет выдавить несколько капелек нектара. И выгодно всучить их клиенту. И клиент будет счастлив.