Хорошо. Я прикрыла глаза, пытаясь найти внутри себя что-нибудь из разряда предвидения. Совещания с Зимним, хотя львиная доля времени уходила на склоки и завуалированные (или не очень) оскорбления, всегда были очень продуктивны. Всё-таки древнейший — это всегда древнейший. А мерзавцами им всем положено быть по определению. Лидер Атакующих блестяще справлялся со своими обязанностями, коих я навалила на него без всякой меры. Он даже умудрялся как-то обуздывать свою ненависть к человечеству в целом, и оливулцам в частности, вполне убедительно играя «строгого, но справедливого» эльфийского лорда.
Но сейчас проблема была в другом. Зимний — отец Лейри. Беззаветно ей преданный. Или же откровенно ею манипулирующий, это как посмотреть. Суть в том, что он не мог не знать о моём путешествии к
Я, конечно, не сомневалась, что и Лейруору и Зимний действуют на благо эль-ин… И Лейри понимает в этом благе больше, чем я…
Ледяная волна взмыла по ногам, заставляя кожу покрыться серебристой изморозью, накрыла с головой. Дыхание перехватило, в лёгкие впились тысячи миниатюрных иголочек — холодных, таких холодных. Глаза пришлось закрыть, спасая их от мороза. Зимний был в ярости.
Не буду в ответ швыряться энергией, не буду. И молниями, и огненными шарами, и заклинаниями. В конце концов, я уже взрослая, зрелая эль-ин, я переросла тот период, когда лучшим аргументом в споре кажется большая дубинка. Или очень большая дубинка.
И даже очень-очень большая дубинка.
Буду выше этого.
Но, Ауте, как же иногда хочется «унизиться»!
— Уймитесь, эль-лорд. Это меня полчаса назад чуть не утащили в Бездну прямо у вас из-под носа, а не наоборот. Имею право думать, что хочу.
Я осторожно открыла изменённые для более низких температур глаза. Зимний, казалось, стал выше и тоньше. Его глаза превратились в сумасшедший серебряно-фиалковьй водоворот, волосы разметались по плечам, раздуваемые невидимым (но холодным) ветром, крылья затопили всё помещение молочно-белой яростью. Да, мысль, не высказанная вслух, не является оскорблением, но не будь я Хранительницей, вызов на (запрещённую) дуэль был бы уже брошен.
А я продолжала всё так же спокойно, равнодушно его разглядывать — и постепенно ярость стала стихать. Древний измерил меня взглядом — презрительным, но подчёркнуто асексуальным. Он ещё не настолько сошёл с ума, чтобы бросать намёки с чувственным подтекстом при свидетелях.
Зимний был моей Роковой Ошибкой Молодости. В некотором роде. Двадцать лет назад у нас была ночь бурной любви, до сих пор отзывающаяся во мне яростью, смущением и ещё раз яростью. И не важно, что то была не совсем «я», не важно, что Зимний влип в историю не совсем добровольно. Смущение оставалось. Ярость — тем более.
Надо отдать Зимнему должное — использовал этот козырь в наших постоянных стычках он только в состоянии полной невменяемости и когда поблизости не было никого постороннего. Нельзя сказать, чтобы это помогало. В первые два раза, когда мерзавец позволил себе понимающие ухмылочки, сдобренные недвусмысленными намёками, я всего лишь превращалась в берсерка. Приходила в себя, удерживаемая всей пятёркой северд-ин, а позже выслушивала душещипательные рассказы, как меня отдирали от горла ошарашенного древнего.
Третий раз… О, это был просто шедевр! Я не стала на него набрасываться. Я просто села на пол и разревелась. Демонстрируя всему миру (и пролетавшим мимо эль-ин) эмоциональную палитру несправедливо обиженного ребёнка.
С Зимним потом две недели не разговаривали даже в его собственном клане…
Вот и сейчас древнейший предпочитал беситься, не переходя определённых границ. А ещё говорят, что старую собаку нельзя обучить новым фокусам.
И всё-таки, если Лейри срежиссировала моё похищение тёмными…
— АНТЕЯ!!! — Зимний рявкнул так, что даже онн испуганно подпрыгнул. Я удивлённо моргала — не часто лидер Атакующих снисходил до того, чтобы называть Хранительницу-регента по имени. Точнее — вообще никогда. Совсем никогда.
Он вдруг шагнул, преодолевая разделявшее нас расстояние, схватил меня за плечи. Как следует тряхнул. Бело-белая кожа почти светилась снежным бешенством.