Образок

Мы выложили мехом коробку от обуви и на ночь запустили туда собачонку. Но у нее были другие планы. Пока я не брала ее на руки, она пронзительно пищала и не собиралась спать. Я пыталась проявить твердость. В результате вернулись времена младенчества сына: с опухшими от недосыпа глазами я тащилась утром на работу, и там, кое-как, засыпая от звука собственного голоса, проводила занятия. Щурясь от света дня, я возвращалась домой, отпирала дверь, и навстречу мне на самой большой доступной скорости, скользя по полу короткими коричневыми лапами, мчался наш безымянный щенок. Я брала собаку в руки и испытывала странное чувство абсолютно безответственной радости. Пол теперь то тут, то там всегда был влажный, мы пытались приучить ее выходить по делам на балкон – ведь до полугода гулять с ней знающие люди не велели.

* * *

Друзья сына каждый день заходили после школы поиграть с собакой, и как-то еще детсадский приятель Костя предложил: «А назовите ее Роня. Я вчера фильм смотрел «Роня – дочь разбойника». Щенок благодарно лизнул Костину руку и напустил очередную лужу. На том и порешили. Но самое странное, что с тех пор собака полюбила Костю наравне с нами: она всегда дежурила под дверью, когда он еще только приближался к подъезду, а потом, встречая, подползала к нему по полу, оставляя влажный след. «Мам, я теперь понял, что значит: пи́сать от счастья», – прокомментировал сын. Так же Роня вела себя, когда приходили мои родители. У мамы с собаками вообще были странные отношения: она их не любила, они же ее – обожали. И когда Ронька выросла в шумную и нервную собаку, мама, когда приезжала, сразу шла ее кормить, строго приговаривая: «Мужчины и собаки должны быть сыты – тогда они добреют».

Безмятежная радость от щенка в доме поколебалась, когда Роньке исполнилось два месяца. «Я подошла к вашей двери, и собачка меня облаяла», – торжественно сообщила мне как-то лифтерша. С этого момента покой кончился. Ронька пронзительным лаем встречала каждый шорох на лестничной клетке, с готовностью откликаясь на все, что происходит далеко за пределами подъезда. Если во дворе перелаивались собаки, Ронька немедленно включалась с шестого этажа. Еще приближаясь к дому, я всегда слышала Ронин голос. Сын говорил, что без меня она обычно лежит под дверью, а если вдруг вскакивает и с бешеным лаем бросается на дверь – значит, я на подходе. Лаяла она и когда кто-то из нас быстро перемещался по квартире; лаяла, когда приходили гости, причем ровно столько, сколько те гостили. Лаяла, когда сидела дома одна, тоже ровно все это время. Соседей по лестничной клетке спасало лишь то, что одна Роня оставалась редко: свекровь, как правило, бывала дома.

* * *

Роньке исполнилось три месяца, когда муж и свекровь вернулись. Встретила она их восторженно: видимо, узнала по запаху вещей. Муж, однако, как я и предполагала, Рониного восторга не разделил: обиделся, что собаку взяли без него, а теперь еще и не воспитываем: пол залит, соседи на шум жалуются, гостей принять невозможно. Я взялась за воспитание Роньки: стала ее щелкать по носу газетой – не помогало, тогда стала лупить по попе. И вот однажды вхожу в комнату: собака на диване – около дивана лужа. Ругаю ее, беру ремешок и вижу, что лежит Ронька и дрожит мелкой дрожью. Так с радикальным воспитанием было покончено навсегда.

С двух месяцев собака спала в ногах у сына, а через несколько лет, когда у него началась аллергия, вернулась на мой диван. Сын со щенком был очень нежен, звал ее «девонька», просил иногда: «Мам, посидите с Роней у меня, пока я уроки делаю, – от вас тёпло на душе». Но при этом случались у них и «мужские» игры: он мог ее поставить на шкаф или на холодильник, сделать ей «темную», нарочно разозлить. А злилась Ронька месяцев с четырех быстро и яро. Выпучивала свои и без того большие сине-черные глаза, в которых белка видно не было, делала выпады вперед и заходилась от лая.

* * *

У Рони была очень красивая мордочка, а сама она, хотя и маленькая, дома казалась значительной. Все менялось, стоило ей выйти на улицу. Там она превращалась в тощего испуганного зверька непонятного происхождения. При этом у народа она неизменно пользовалась популярностью, хотя прогулки наши исчислялись почти секундами. Глядя на нее, я с изумлением обнаружила, что животные подвержены тем же психическим расстройствам, что и люди. У собаки явно прослеживалась мания преследования. Она ненавидела гулять в темноте, но и днем, торопливо сделав все необходимое, Ронька, задыхаясь от ошейника, яростно тянула в сторону подъезда. Она нетерпеливо оглядывалась, чихая и кося фиолетовым глазом. «Вороной! – смеялись ребята-студенты. – Смотри, какой рысью идет!» «Смесь собаки с петухом!» – припечатывали другие, глядя на Ронькин хвост: он странно лопушился над ее худым короткошерстым телом.