Обратный отсчет

Зачем звоню – за утешением? Не может она меня утешить. Мать стояла на стороне политиков, настаивавших на новом вторжении во Вьетнам, и просто ради собственного удовольствия уничтожила бы весь вьетнамский народ вместе с китайцами, японцами и корейцами. Держала в позолоченной урне пепел сожженного вьетнамского флага.

– А-а-л-ло-о…

У меня чуть раскосые азиатские глаза. Странный мальчик. Остался безымянным на попечении так называемой матери, когда отец вместе с Сан покинул штат Мичиган и исчез. Вернувшись в США, отец ушел со службы в самоволку. Может, они во Вьетнаме, а может быть, в Калифорнии. Остается гадать, мать ли его довела, или он довел ее до сумасшествия. Я был просто очередным снесенным яйцом, причем меня высиживали и петух, и курочка. Только им известен ответ на один загадочный вопрос.

Война с матерью иногда озадачивала меня. Казалось, будто под известной причиной скрывается другая, которую я не помню и не желаю отыскивать. Надеюсь, что эта война не имеет никакого смысла вместе со всеми другими крупномасштабными войнами, происходящими в мире. В отличие от большинства людей меня очень радует, что жизнь не имеет ни смысла, ни ритма, пространство и время представляют собою бессмысленное открытое игровое поле. Когда-нибудь внедрюсь в геометрию и исчезну. Хорошо бы, чтоб кто-нибудь до тех пор пригвоздил ступни к полу, и я встал как скала.

– Кто-о-о это-о-о?

Может быть, она думает, будто отец в конце концов опомнился и вернулся домой? Будем надеяться. Или думает, что я звоню просить прощения? Уже лучше. Или думает, будто звонит моя родная мать, Сан, предупреждая о движущемся с Востока тайфуне кун-фу, который окончательно очистит мир от империалистической американской агрессии мнимой матери?

– Знаю, кто ты, – объявила она. – Это ты.

Я бросил трубку. Пускай ее слова остаются нераспечатанным подарком, который больше ценится не за содержимое, а за личность дарителя. Тщательно сберег обертку – старое пьяное мстительное бормотание.

– Спокойной тебе ночи, приятного сна, – пожелал бы я, если б сумел изменить голос до неузнаваемости. – Отдай себя клопам на съедение.

А как только зазвонил телефон, вспомнил о том, о чем позабыл, – у нее аппарат с определителем. Зажмурился, мысленно видя гигантские разношенные тапки, в которых она вечно топталась по дому, слыша проклятия, шелест страниц телефонного справочника, где отыскивался номер мотеля, заданный телефонистке вопрос, уточняющий код Калифорнии. Значит, догадалась. Значит, поняла.

Телефон замолчал и опять зазвонил, продолжая трезвонить всю ночь по десять раз через каждые десять минут.

Не способный заснуть, я вспоминал свое детство. Что касается Сан, никогда меня не тяготили злобные издевательства других детей насчет моей родной гавани, потому что она не осталась в порту. Что-то ей не позволило стать моей матерью, и очень хорошо, что она это признала. Впрочем, лучше бы меня оставили где-нибудь в другом месте – на автомобильной стоянке, за мусорным контейнером, где угодно, только не у матери.

Отчасти они могли возложить вину на нее. Насколько мне известно, мать, кроме выпивки, успевала сделать очень много, и, наверно, отец вместе с Сан, словно грипп, подхватили от нее привычку торопиться. Или, как она обычно заявляла в своих монологах после захода солнца: «Косоглазая сучка явилась сюда сияющая, как стеклышко, а теперь уже не так светится, и сама это знает». Но судьба Сан никогда не была слишком светлой. Судя по рассказам матери, до встречи с отцом ее краем задело облако напалма.

Возможно, отец с Сан исчезли, чтобы избавиться от привычных представлений. Воображаю, как бедная Сан умывается после гонки по грязному сельскому Среднему Западу, недоумевая, почему все мечтают попасть в Америку. Может быть, нашли место, где ей это стало понятней, может, навсегда покинули Штаты. Я знаю, что армейское начальство где-то потеряло их след. Наверно, живут где-нибудь под другими фамилиями. Хорошо понимаю, до чего заманчиво исчезновение, жизнь под прикрытием новой легенды, пока даже образы не испарятся. А мой остается – за ним стоит тень.

Припомнились рассказы, которые мать мне в детстве рассказывала на ночь – Откровение Святого Иоанна, подпорченное спиртным и безграмотностью. «Настанет день, когда огонь небесный очистит мир от косоглазых, евреев и арабов. А потом, мой мальчик, ты поскачешь на бледном коне сквозь огонь прямо на небеса».

Как-то сомнительно.

На следующее утро телефон все звонил. Отключить его было нельзя: розетку прикрывала коробка, привинченная к стене. Звонок выключить тоже возможности не было. Я попробовал просто снять трубку и положить на столик, но голос телефонистки загремел еще громче звонка: «Если желаете набрать номер, положите трубку и перезвоните». Сквозь звонки и подушку, наброшенную на голову, едва слышались крики соседа: «Ты дождешься, что я засуну чертов телефон тебе в задницу!» И дальше: «Немедленно выключи, черт побери! Выключи, выключи, выключи, выключи…»