Обратный отсчет

Небо было синее, как на открытке, с алюминиевым отливом. Спереди по сторонам площадки выстраивались грузовики, сзади – непоправимо разбитые машины. Наверно, владелец стоянки покупает их на аукционе, ремонтирует и отправляет на продажу в следующий на моем пути город Гузберри. Зеленые мусорные машины слишком пышно цвели обожженными солнцем глушителями и колесными колпаками. Ярко освещенную и одновременно мрачную стоянку вполне можно сравнить с моими вывернутыми наружу мозгами. Прежде чем куда-либо направиться, надо изгнать облепивших сердце бабочек грусти.

– Кыш, меланхоличные опылители, я вам не цветок.

В машине я выключил радио, заглушив Кантри Боба, «Тексас Дэдбитс», или кто еще там дьявольски жалобно ныл: «Я хлебнул виски залпом, она меня прикончила залпом…»

Не хватало мне в данный момент только думать о выпивке. Я не часто пью – лишь в тех случаях, когда спиртное, вроде медицинского клея, закупоривает нервные окончания. Но потом остатки связывают пальцы рук, ног и все прочее, парализуя меня. Сидя под солнцем на тусклой стоянке, похожей на глянцевый автомобильный журнал, можно было бы раздавить бутылку. Хотя я подорвал бы печенку. Кроме того, вряд ли стоит начинать такую поездку с трехдневного запоя.

Потом, как частенько бывало, я лучше себя почувствовал, не вопреки, а благодаря причинам расстройства. Хорошо, что Рози ответила по телефону именно так. Кто бы стерпел ее выкрутасы? Будь я Кантри Бобом, дважды подумала бы, прежде чем хлестать по морде. Кантри Боб являлся бы домой из бара «Старлайт» в три часа ночи с воротничком, перепачканным губной помадой, и даже не трудился бы врать по этому поводу.

Замечу, что именно в тот момент я напялил на себя ковбойскую шляпу. К черту Рози.

Завел машину, направился в Гузберри, где находится банк. Только нынче утром понял, что стоит проверить ее финансовые распоряжения.

Поэтому ехал, закуривая и быстро гася сигареты. Туча то и дело закрывала солнце. Это была Рози. Меня снова стало клонить в сон, захотелось положить голову ей на плечо, могучее, как утес, на котором можно высечь изображения не четырех, а еще нескольких президентов. Потом туча ушла, день прояснился. В солнечных лучах замаячила Мэри Уиткомб. Я вспомнил ее узкие бедра, маленькие груди. Полная противоположность Рози – природа уравновешивает размеры. Вспомнил длинные, по-девичьи распущенные волосы.

Вспомнил и висевшую над нами жуткую помадно-очкастую картину с дешевым ярмарочным лоском, вечно портившую момент.

– Это Патрик Найджел. Знаменитый.

– Наплевать. Мне не нравится.

– Значит, ты художественный критик и одновременно бывший оператор токарного станка? Я не знала.

– Хорошо бы сбросить этот кусок дерьма с балкона.

– Давай. Не упускай возможности.

Время от времени, как уже говорилось, ментоловый холодок становился сладким, нежным, и она начинала плакать.

– Я эту картину люблю, – шептала Мэри, шмыгая носом. Потом брала себя в руки. – Собери моих дружочков.

И я собирал плюшевые игрушки, которые среди ночи сбросил с кровати.

Так бывало не всегда. Как я ни старался отводить взгляд, который обязательно натыкается на что-нибудь нежелательное, кругом видел губную помаду и сетчатые чулки. Я тогда был моложе, пожалуй, вообще в последний раз был молодым. Любил черно-белое кино, особенно поздним вечером, когда Мэри словно таяла в телеэкране. Чем реже мы разговаривали, тем чаще она исчезала под фиговым листом вымысла. Утренние новости, к сожалению, шли в полном цвете. Мэри превращалась в фальшивку двадцать первого века, вполне способную заменить собой женщину на той самой картине. Просыпалась в полдень с планами насчет похода на распродажу, где как-то умудрялась отыскивать фантастическую одежду, в которой выглядела второй Зельдой Фицджеральд.[8] Я обхожусь без всяких распродаж. Они повергают меня в трепет. Банки тоже.

Поэтому пришлось набраться храбрости перед тем, как направиться в Национальный банк Гузберри, получивший такое название, видимо, для сокрытия того факта, что в Гузберри нет ничего национального – провинциальный городишко, маленький, как рытвина на дороге.

Войдя, я наткнулся на длинную очередь клиентов. Контролерши сплошь хорошенькие. Могу поспорить, менеджер швыряет резюме в мусорную корзинку и выносит решение в ходе личной встречи, устраивает, так сказать, кинопробы. Я сто раз бывал в этом банке, и хотя почти ничего не знал о своем финансовом положении, контролерши знали еще меньше. Стоявшие в очередях, видно, ничего особенного от них и не ждали. Они лишь раздраженно бросали в ответ на мои вопросы, остававшиеся без ответа: «Прошу прощения, мистер Томас, об этом вам следует поговорить с менеджером». Естественно, все население Гузберри ожидало возможности поговорить с менеджером, и поэтому я каждый раз отступался, так ни разу с ним не поговорив.

В этот раз дело должно обернуться иначе. Каждый может произвести простую операцию, даже женщина, способная своими ногтями неимоверной длины издали отсчитать мои деньги.

– Мне хотелось бы, – сказал я, – снять все деньги со счета.

– Как ваше имя, сэр?

– Джонатан Томас.