Обратной дороги нет

Но самое большое чудо — сама хозяйка, чистенькая гостеприимная старушка свояченица Мария Петровна. Она стояла по ту сторону стола со скрещёнными на груди руками, с почтительно-внимательным выражением лица, как перед уважаемым и редким гостем.

В углу — лампадка неугасимая пред образом Черниговской божьей матери; чисто, ладно в доме. И плошка на столе. Не очень яркая, но достаточно света, чтобы разглядеть огурчики.

И сам Андреев преобразился: снял свой звенящий дождевик, снял ватник я остался в стареньком, узкоплечем грубосуконном пиджаке, седые сосульки, свисающие с головы, причесал кусочком старой гребёнки, обнаруженной в необъятных карманах, бороду выжал во влажной пятерне, отчего получился задиристый калининский клинышек — и вот, пожалуйста, отличный вышел старичок, уютный, аккуратный, не стыдно было бы и в колхозном президиуме посидеть…

Мария Петровна отошла к печи и ловко вынесла на ухвате дышащий паром горшок.

— Это с чем же у вас кандер, Мария Петровна? Похоже — со шкварками? — спросил, шевеля ноздрями, Андреев.

— Со шкварками, Максим Дорофеевич, — ответила хозяйка чинно.

— А у нас больше с комбижиром готовят, — сказал Андреев и придвинул к себе миску.

— С комбижиром какой кандер!

— И то! — согласился Андреев и погрузился в миску.

В окошко, затянутое вышитой чистенькой занавесочкой, тихо стукнули три раза. Стукнули со значением: два удара подряд, частя, а третий — в отрыве.

Мария Петровна выглянула, кивнула, и в избу, внеся струю холода, в комбинезоне и шапке, вошёл Стяжонок. Вслед за Стяжонком один за другим вошли в узкий дверной проём, щурясь на плошку и снимая шапки, восемь человек, в лаптях и сапогах, возрастом под стать Андрееву и Стяжонку.

Вошли и сели рядом на лавку, вдоль стены, и руки сложили на коленях, и твёрдые сухие лица обратили на Андреева.

— Значит, насчёт баркасов, — сказал басом самый белый и рослый. — Насчёт баркасов — пустое дело.

— Сявкун, — шепнул Андрееву Стяжонок. — У него Щиплюк внучонка стрелял. Голова всей бригады.

— Надо переправу делать, — заключил Сивкун.

Он осмотрел «бригаду», выжидая.

И посыпались реплики, как картошка в чугунок.

— Эго, конечно, не шутейное занятие. Очень даже…

— Сночь — дурная река, не гляди, что тихая.

— Наплавной мост надо делать.

— А с чего?

— Ниже Крещоток двенадцать вёрст комли сложены для сплава.

— Верно. С-до войны ещё. Для школы, для стройки.

— Как сбрасывать будем?

— Накатом, там под горку. Жёлоб подроем, чтоб не шуметь.

— А плотить?

— Вязать на берегу, внахлёст и заворачивать потом, с оттягом.

— Естественно вполне… Вам сколько переправлять?

— Четыре телеги, — ответил Андреев, напряжённо слушавший стариковский переговор. — Груз не тяжёлый.

— Ну, значит, внахлёст. Верёвкой и проводом. Не рассыплется.

— Чтоб потом топором тюкнул — и нет моста. На живую. А то немцы за вами могут вдарить…

— Позвольте, товарищи сплавщики, узнать, — почтительно спросил Андреев. — Какой будет установлен, значит, срок?

Сивкун вздохнул, отчего заколыхалось пламя плошки и заметались кудлатые тени стариковских голов на стене.

— Ну, если б в мирное время ты, дорогой товарищ, был, скажем, председатель колхоза и сделал бы, как положено, наряд, и пообещал бы выставить ведро казённой, то скажем… за неделю управились бы… — И, глядя в осунувшееся лицо Андреева, добавил: — Ну а раз ты есть неимущий партизан, то за десять часов, я думаю, управимся. Только вы нам защиту обеспечьте, чтоб не постреляли наших хлопцев.

— Это будет, — пообещал Андреев.

— Будьте любезны, — добавил довольный Стяжонок.

Старики один за другим выходили, сгибаясь под низкой притолокой.

Андреев тоже встал, надел ватник, дождевик.

— Позвольте, Мария Петровна, вас поблагодарить, — сказал он смущённо.

— Та что там, — махнула она рукой и внимательно посмотрела на Андреева ясными своими глазами: — Хочется и мне с вами, Максим Дорофеевич, чистосердечно поговорить. Времени на обходные беседы нету.

— Нету, — эхом отозвался Андреев.

— Куда вы торопитесь?.. Не в ваши годы войну воевать, Максим Дорофеевич, это дело молодых.

— Оно-то верно, — согласился Андреев.

— А мне вот в хозяйстве одной очень трудно. По двору, скажем, за курями или за тёлкой посмотреть — это ничего, а уж в лес за хворостом, это не для моих сил, тут какой-никакой, а мужчина нужен…

Она не сводила с Андреева чистых, прозрачных глаз.

— Уж извините, что я так откровенно, да ведь мы люди немолодые, нам чего уж… Знаем, что такое лихо и какая штука жизнь человеческая!..

Борода Андреева сделала несколько кругообразных движений, что означало усиленную работу мысли.

— Спасибо на добром слове, Мария Петровна, — сказал он наконец. — Слова ваши от души, и слышать их мне было лестно. Да не могу я, Мария Петровна, от военного дела уходить… — Тут старик изменил ровному дипломатическому тону и сказал с жаром: — Гибнут молодые, Мария Петровна, и такого человека я вчера схоронил, что до него, хоть триста лет проживи, не дорастёшь и сердцем, и умом… Мне ли бояться, мне ли от судьбы своей уходить? Нет такого у меня права, беда большая пришла, а руки оружие ещё держат, и глаз видит…

Старушка молчала.