Обратной дороги нет

Тяжело лязгало, грохотало и гудело за краем лощины, и глаза партизан округлились от напряжения. Казалось, еще немного – и на перевале дороги покажется нечто чудовищное, неодолимое, гигантское, как бронтозавр.

…Темным резным силуэтом вырос мотоцикл. Но он не мог издавать такого грохота, и Бертолет с Левушкиным проводили его спокойными взглядами. Мотоцикл, ворча мотором на малых оборотах, спустился в лощину, а за ним на фоне белесого хмурого неба вырос угловатый и громоздкий, как башня средневекового замка, броневик.

Он не спеша стал спускаться по неровной дороге, и колеса его ходили вверх-вниз под тяжелым кузовом.

– Вот это да! – сказал Левушкин, и глаза его захмелели в охотничьем азарте. – Зауважали нас фрицы! Сильно зауважали! Надо же!..

Броневик вел за собой под прикрытием своей брони два грузовика с солдатами. Замыкал колонну связной мотоцикл. Облачко гари повисло над дорогой.

– Броневик фирмы «Даймлер», – сказал Бертолет и положил свою неспокойную руку на замысловатый подрывной механизм. – Два мотора, два водительских места – впереди и сзади. Для лесной местности…

– Завалить бы его, – прошептал Левушкин.

Мотоциклисты ехали не спеша, рассматривая дорогу. Над ними плыл ствол крупнокалиберного пулемета, установленного в башне «даймлера».

Грохот броневика сотрясал землю. Колыхались ряды касок в грузовиках. Бертолет взялся за шатун велосипедной зубчатки и что есть силы рванул его. Зубчатое колесо пришло в движение, и зажужжало, вращаясь, магнето.

Но взрыва не последовало. Переваливаясь, броневик преодолевал низменный участок, где был заложен фугас.

– Ну чего ты! – взмолился Левушкин.

– Крути! – крикнул ему Бертолет и тонкими дрожащими пальцами прижал к магнето отошедшую проволоку. – Говорил же, без паяльника…

Левушкин, перекосив лицо, привстал, забыв об осторожности, и бешено закрутил зубчатку.

Облако земли встало над колонной и закрыло ее, пошатнулась, побежала куда-то земля, дохнуло огнем, и Левушкина отбросило в сторону, вырвав из его рук подрывную машинку. Разведчик приподнялся, ошалело глядя на подползавшего к нему Бертолета. У обоих были черные, в ссадинах лица.

– Пошли, – простонал подрывник, выплевывая песок и траву.

Падая, задыхаясь, они взобрались на пригорок. Оглянулись. Левушкин протер запорошенные песком глаза, раскрыл рот и в восторженном порыве хлопнул Бертолета по вихрастому затылку.

– Даровитый ты парень, – прошептал он, не отрывая глаз от лощины, взбухавшей черным дымом. – Вроде мешком пришибленный, а даровитый… Вот девки, наверно, за это и любят, – добавил он неуверенно. – Они чуют…

– Пошли, пока фрицы не опомнились, – потянул его за рукав Бертолет. – Чего там смотреть… Удовольствия мало.

4

Наплавной мост из колышущихся бревен, тонкий и прямой, вел к тому берегу.

Крещотские мастера, тревожно поглядывая на косо выгибающуюся под ветром полосу дыма, укладывали между крупными комлями жерди, чтобы не сбились телеги.

– Спасибо, сплавщички! – крикнул Левушкин. – И дуйте кто куда. У кого ноги слабые, возьмите там бричку. И побыстрей!.. Думаю, свидимся еще!

Он подхватил под уздцы первую пароконную упряжку и вывел ее к мосту.

Лошади упирались, они боялись колышущегося настила, но сзади подталкивали телегу Андреев и Бертолет, и упряжка взобралась на бревна.

Настил дышал, он ходил волнами, оседал под тяжестью лошадей и телеги, через несколько метров колеса уже глубоко ушли в воду и прыгали на горбатых комлях, поднимая брызги.

– Счастливого пути, будьте любезны! – крикнул с обрыва Стяжонок и исчез вместе с бричкой и сплавщиками.

Растворились в лесу крещотские старички и мальцы. За высоким песчаным берегом черной дугой стлался дым.

…Упряжка медленно двигалась по прогибающемуся деревянному полотну. Бревна скакали, как поплавки, под копытами лошадей и колесами, мост играл, но – держался, держался! И упряжка, громыхнув, соскочила с настила в осоку, и лошади, осмелев, почуяв землю, рванули телегу из грязи так, что влажные комья полетели с колес.

И вторая и третья повозки прошли по наплавному мосту, Партизаны вели их, черпая голенищами воду, чертыхаясь и скользя на уходящих в темную речку бревнах.

Когда последняя упряжка прыгнула с горбатых сосновых комлей в осоку, Бертолет с Левушкиным, щелкая кнутами и крича, погнали обоз дальше, за деревья, куда не могли долететь пули преследователей. Андреев же, подхватив топор с телеги, бросился по наплавному мосту обратно.

Опережая застрявшие в лощине грузовики, егеря в касках и пилотках, в полном боевом снаряжении, с бьющимися о бедра коробками противогазов, бежали между соснами к реке. С высокого берега они заметили переправу. Они кричали, показывая руками, и сапоги их, подбитые шипами, гулко топали по земле.

После неожиданного и страшного взрыва фугаса на дороге они были полны ненависти. Одним из первых бежал, неся на плече МГ, как некогда делал это Гонта, огромный егерь, загорелые руки которого торчали из рукавов френча, как из детской курточки.

Под сухоньким стариковским телом Андреева настил не прогибался – только мокрые бревна прыгали в ногах, упругие, как мячи.