Оборотень. Новая жизнь

На этот раз Герти ничего не поняла. Она хотела пожаловаться на это и попросить его говорить по-немецки, но вдруг обнаружила, что онемела. Однако затем, подумав немного, решила, что все-таки, наверное, уловила смысл. Герти откуда-то знала, что означают эти слова, – она была в этом уверена. И у нее снова появилось это ощущение – ответ, который вертится на кончике языка. Если бы она могла сейчас заговорить, все прояснилось бы само собой.

– Леди ни к чему вся эта джазовая болтовня, – заявил человек с бородой. – Леди разыскивает своего друга, волка. Она ищет его уже очень давно. А волк-то приближается! Мистеру нашей леди лучше бы принести свой топор! Леди хочет, уфф… О… Э…

Герти посмотрела на второго джазмена. Она подумала, что его лицо свободно болтается на костях черепа. Казалось, скоро оно вообще отвалится. А потом Герти поняла, что странного было в человеке, который читал ей стихи. Наконец-то она смекнула, в чем тут дело. На его лице кожи вообще не было; мимические мышцы и глазные яблоки напоминали иллюстрацию из анатомического атласа. Герти была зачарована блеском его обнаженного мяса, похожего на странный драгоценный коралл. Ей вдруг захотелось прикоснуться к нему.

– Ну, это довольно необычно, – сказала Герти, внезапно выяснив, что к ней вернулся голос. – И что это все означает?

Но тут наступило утро и оказалось, что уже десять часов. Комната была залита солнечным светом. Герти попыталась дотянуться до Макса, но его не было – похоже, он уже ушел на работу.

Новый день поднял ей настроение. Ночные ужасы не коснулись Герти, этим видениям не удалось ни потревожить, ни запугать ее. В действительности ей даже показалось, будто они каким-то образом утешили ее, сняли внутреннее напряжение, и все утро она напевала себе под нос стишок, который, видимо, где-то случайно услышала:

Вижу чертог, что светлого солнца яснее,
С крытой золотом крышей, стоит он на Гимле.
В нем должны поселиться правители мира,
И ожидает их там вечное счастье[13].

Казалось, этот сон на какое-то время развеял страх, сочившийся из стен замка, и, когда Герти бросила взгляд на освещенный ярким солнцем внутренний двор, у нее промелькнула мысль, что счастье здесь все-таки возможно. «Да, – подумала она, – это место может стать для нас домом».

8 Мистер Дэвид Ариндон

Психиатрическая лечебница Френтон Эбби располагалась среди кедров в естественной долине в пригороде Страфорда-он-Эйвон. Ариндон был доставлен туда, когда стало ясно, что его поведение причинит полиции слишком много хлопот, если содержать его в одной из камер участка на Литтл-Парк-стрит.

Позднее сержант рассказывал своей жене, что им с большим трудом удалось усадить Ариндона на стул и продержать так пару часов до приезда санитаров из психушки, следя за тем, чтобы он не бился головой о стену.

– Мы ведь ее только-только покрасили, – добавил сержант; подобные шутки у них в полиции считались очень забавными.

Ранним утром Кроу, Балби и Бриггс в ласковых лучах рассветного солнца направлялись на машине в старое аббатство. Кроу закрыл глаза и с удовольствием расслабился: ему нравились вспышки света, пробивавшегося сквозь прикрытые веки, когда они проезжали под деревьями. Ночью профессор не спал, но чувствовал себя не усталым, а просто сбитым с толку.

Ему не терпелось увидеть Ариндона, хоть Кроу и боялся того, что тот может им сказать. Предыдущая трансформация профессора сопровождалась пророчеством, и он в определенной мере до сих пор жил с наследием великого потрясения, когда его тело, душа и сознание как бы оторвались друг от друга, а затем вновь соединились – незнакомым и весьма тревожным образом.

Кроу сидел сзади, вдыхая запах кожаных сидений полицейского автомобиля – двенадцатисильного «Ровера», большого и шикарного, как гостиная на колесах. Обычно профессор интересовался машинами просто потому, что никак не мог привыкнуть к отсутствию лошадей и возможности перемещаться по местности на большой скорости, словно божество. Но сегодня он почти не замечал, что они едут.

Бессонной ночью это слово опять и опять вертелось у него в голове.

Настронд. Берег мертвецов.

Френтон представлял собой средних размеров лечебницу, которую учредили согласно Закону об умственной неполноценности от 1913 года в загородном поместье (бывшем аббатстве), максимально удаленном от такого относительно густонаселенного графства, как Уорикшир. Данный закон ввели для того, чтобы полностью отделить сумасшедших от остального общества, и такие места, как Френтон, расположенные в отдаленной сельской местности, представлялись идеальными для этой цели.

Такая изоляция нужна была вовсе не для того, чтобы поберечь нервы здравомыслящего населения, а чтобы сберечь генофонд, не позволив безумию распространяться наследственным путем. Правительство не видело проблем в том, что психи разгуливают по улицам, – важно было не дать им воспроизводить себе подобных.