Оборотень. Новая жизнь

Старик удалился. Кроу задумчиво смотрел с Крумс-Хилл в сторону Темзы и вспоминал свою возлюбленную, Адислу, умершую очень-очень давно. Суждено ли ей возродиться сегодня ночью где-то на другом конце света или, может быть, она погибнет под ударами бомб, взывая к нему в последний момент где-то на границе слышимости? Кроу запомнил ее сидящей на склоне холма у фьорда, с головой, окруженной ореолом серебристых, подсвеченных солнцем волос. А что же было потом? Путаница картин из разных столетий, беспорядочных и бессмысленных, которые вспыхивали на мгновение в его сознании, чтобы угаснуть и уйти в небытие. Кроу любил Адислу и понимал могучую власть этого чувства, которое, точно бурное приливное течение, толкало его к ней через века. Но значение этой любви и какие-то подробности, детали лишь мелькали у него в голове, неуловимо ускользая в последний миг.

Тысяча лет трансформаций, когда волк в нем то просыпался, то затихал. Сознание Кроу напоминало клинок, разбитый вдребезги, но потом собранный по кусочку, отправленный в переплавку и вновь выкованный. Это по-прежнему был клинок, но тот ли, что прежде был сломан? Кроу вспомнилось долгое время, проведенное в подземелье, где на свободу вырвался волк, – вонь, исходившая от заключенных, и ужас тех, кто пытался ему противостоять. Но почему он там очутился и что делал, оставалось для него тайной. Кроу знал языки, хоть и не помнил, чтобы когда-то на них говорил; он воспроизводил в памяти строчки стихов или фразы из разговоров пятисотлетней давности, но не мог бы сказать, кто это произнес, и вообще, к кому были обращены эти слова. Сквозь тысячелетие в его памяти всплывали какие-то мелкие малозначительные детали: луна, видневшаяся сквозь дырявую крышу разрушенной церкви, скаковое седло викингов… Но канва жизни Кроу в те времена была утеряна. Неизменной оставалась только она, Адисла, и его тяга к ней, словно к маяку в хаосе мыслей. Кроу думал, что, если и это вдруг исчезнет, он так и останется всего лишь диким зверем – не имеющим цели созданием, отрешенно, без чувств и понимания наблюдающим за тем, как восходит и садится солнце, как приходят и уходят правители.

Смерть всегда следовала за ним, это он помнил – искаженные ужасом лица, молотившие его кулаки, удары копий, не наносившие ему никакого вреда, мечи, отскакивавшие от его кожи. Скольких он убил, разыскивая ее? Кроу сделал еще один большой глоток виски, пускаясь в древнюю азартную игру пьяниц; выпивка в любом случае ему поможет – либо вспомнить, либо забыть.

Сирены затянули свою заунывную песнь, тьму ночи прорезали лучи прожекторов, высматривающие врага; пятна света напоминали маленькие луны, кружившие вокруг Луны-матери. Через мгновение появились вспышки. Прожектора поймали самолет наведения. В Лондон на парашютах полетели огромные горящие свечки, по-своему прекрасные, будто спускающиеся на землю ангелы; своим белым светом они озаряли темные уголки города, куда не добиралась луна. Эти огни превратили реку в сияющую магистраль, указывающую путь бомбардировщикам.

В ход пошла противовоздушная оборона. Выстрелы пушек «Бофорс» напоминали стук назойливого, не собирающегося уходить посетителя, который молотит кулаком в дверь; высоко в небе взрывались снаряды зениток. На землю полился дождь зажигательных бомб, и по берегам вдоль реки расцвели белые лилии ослепительно ярко горящего фосфора.

А затем появилась и основная группа налета; темная масса стаи бомбардировщиков показалась в серебристом свете, пролетая на фоне луны: в детских сказках так обычно изображают полет ведьм.

Упали первые бомбы – это трусливые летчики сбросили свой смертоносный груз раньше времени, на Шутерс-Хилл, Тэмсмид и Ирит, не доходя до плотного огня зениток, защищавших порт и доки. Далекое бах, бах, бах напоминало поступь идущего по снегу великана, каждый шаг которого отмечается языками пламени.

Однако бóльшая часть немцев не теряла самообладания и добиралась до своих целей. Кроу знал их на протяжении многих поколений как настоящих, смелых воинов. В течение долгих столетий своей жизни он много раз сражался – как на их стороне, так и против них. И немцы неизменно производили на него сильное впечатление.

Полыхающий город представлял собой завораживающее зрелище: зеленые, красные, оранжевые и синие огни зажигались на земле, словно цветы в летнем саду. Кроу рассеянно начертал пальцем в воздухе знак, похожий на наконечник стрелы, – руну Кеназ. У викингов это было символом возрождения в огне, который Кроу познал тысячу лет тому назад, когда был стражником короля Свена Вилобородого из Ригира. Он передернул плечами. Вокруг него что-то менялось.

Теперь враг был у Кроу над головой. С помощью слуха и обоняния он ощущал странные толчки, когда взрывы бомб нагнетали на него волны горячего воздуха и в разреженном пространстве пожаров закручивались неестественные водовороты пламени.

Кроу обратился к Смерти.

– Ну же, давай, – сказал он на древнем, забытом языке, – вот он я. Неужели ты меня не слышишь? Неужели не видишь? Это же я, твой слуга.