Обольстительница в бархате

— Ты не знаешь и половины всего, — заулыбался Лисберн. — Когда он выложил передо мной голубой жилет, я сказал ему, что некая леди известна тем, что предпочитает зеленый цвет, и платье у нее будет именно такого цвета. А он сказал: «Но милорд не может надеть зеленое к этому сюртуку, поэтому я достал голубой жилет». Что только доказывает, что он провидец, потому что ты — в голубом.

— Мне кажется, что я уже люблю его.

— Лучше не надо, — сказал Саймон. — Я постоянно беспокоюсь о том, что какая-нибудь женщина собьет его с пути истинного или бросит его в безутешной печали.

— Я сомневаюсь, что он может быть безутешен, — возразила Леони. — Мне кажется, что он — художественный гений, как Марселина. Почему он не пошел в портные? Время летит быстро. А с его артистическим видением он бы смог заработать состояние.

— Наверное, потому что ему ни разу не удалось испытать искушение стать подмастерьем у портного, — сказал Лисберн. — А может, потому, что так много клиентов портных не дают себе труда платить по счетам вовремя. Я уверен, что покойный король обанкротил нескольких своих поставщиков. Я, например, знаю, что Красавчик Браммел задолжал своим портным тысячи фунтов. Это, кстати, ничто по сравнению с тем, что он был должен своим друзьям.^[24]

— Это было давным-давно, — отмахнулась она. — В невинные времена. Существует несколько способов обеспечивать уверенность в том, что клиент расплатится по счетам. Возможно, тебе стоило поработать в Париже, чтобы приобрести необходимую сноровку. Хотя я согласна, в этом деле требуется определенная доля жестокости, на которую некоторые художники просто не способны. — Марселина, например. И Софи. При всей жесткости и решительности, которые были свойственны сестрам в других делах, они старательно избегали связываться с деньгами.

— Как я понимаю, вальс пробуждает в тебе романтические чувства, — заметил Лисберн.

Леони нервно сглотнула.

— Я совершенно неромантична.

— Значит, ты обманываешь сама себя, — сказал он. — Но когда ты рассказываешь о том, как сурово обходишься со своими должниками, мое сердце начинает колотиться чаще.

Она вспомнила, как Лисберн заставил ее зачитывать счета поставщиков тканей… И что за тем последовало. Ее кожа загорелась. Жар помчался по жилам и скопился внизу живота. Голова закружилась.

Из-за головокружения Леони потеряла нить разговора и не смогла придумать умного ответа. Она ощущала прикосновение его рук. Одна горячая лежала у нее на талии, на другой лежала ее собственная рука. Леони принялась разглядывать его шейный платок, чтобы отвлечься и обрести способность ясно мыслить. Принялась думать о своем магазине, о том, из чего складывалась ее реальная жизнь.

Но она по-прежнему оставалась в его объятиях, и вальсировать с ним было настолько же опасно, как заниматься любовью. Леони видела, как вздымается и опадает его грудь, а когда он говорил, слышала, как учащается его дыхание. Она даже ощущала силу его длинных ног, когда ее платье задевало за них. А он продолжал вести ее в танце уверенно и свободно, круг за кругом. Ей вдруг показалось, что пространство вокруг растворилось, как во сне, музыка зазвучала глуше, свет фонарей померк, но в центре остались туманные фигуры мужчины и женщины в радужном легком платье, и галактика вращалась вокруг них.

Леони перестала внутренне сопротивляться и позволила чувственному восторгу ночи унести себя прочь. С этого момента она отдалась во власть красоты фантастического мира вокруг и музыки, настоящей музыки.

Здесь Леони танцевала среди мужчин и женщин, принадлежавших к самым высшим кругам и не таких важных. Она танцевала не с одной из своих сестер и не с какой-нибудь модисткой, а с мужчиной, который мог бы стать принцем для любой девушки, имеющей воображение. Она танцевала с мужчиной своей мечты. С мужчиной, в которого влюбилась. Неразумная!

— В Париже, — начала Леони, — мы танцевали в «Ла Шомьери», и в «Монтань Бельвиль», и в «Прадо». Где мы только не танцевали! У нас даже портнихи учатся танцевать. Они должны уметь это, мы специально ввели уроки танцев в нашем Обществе модисток. Танцы делают девушек грациозными и придают им уверенности в себе. Танцевать — это одно из величайших наслаждений в жизни, которое не стоит больших денег и больших трудов. Чтобы танцевать, не требуется специального места или оркестра. Достаточно одного пианино. Или гитары. Или кто-нибудь просто споет или промурлычет в такт. Мы с сестрами танцевали на улицах под шарманку, которая играла что-то из Россини.

Он молчал в ответ. И это молчание, казалось, звучало громче, чем оркестр.

Потом Лисберн сказал мягко:

— Мне кажется, ты танцуешь так здорово, потому что тебе это нравится. И потому что музыка соответствует твоему математическому складу ума. И потому что… — Он покачал головой. — Нет, достаточно. По-моему, я уже стою на краю поэтической пропасти.