Обо всем по порядку. Репортаж о репортаже

Мексиканский чемпионат стал чемпионатом Пеле. В 1958 году на стадионах Швеции 17-летний брази­лец — худой, головастый, с глазами навыкате, лягушонок, радующийся чуду своего появления в сбор­ной и на радостях творящий чудеса, — выглядел вун­деркиндом, уникумом, на него и смотрели, ожидая, какую штуку выкинет. Та сборная Бразилии была пре­красна и сильна и без него, она предоставляла одарен­ному мальчишке себя проявить, помогала ему, гор­дилась им, ею выращенным.

Следующие два чемпионата для Пеле обернулись несчастьем. Оба он не доиграл, безжалостно выбитый из строя теми, кто получил задание «не дать играть этому самому Пеле». Он даже заявил во всеуслыша­ние, что ноги его не будет на чемпионатах.

И вот тридцатилетний Пеле на своем четвертом чемпионате мира. Душа великого игрока воспротиви­лась поспешному, сгоряча, отказу. Это был и тот Пеле, что в Швеции, форвард, для которого нет ничего невоз­можного в фокусах с мячом (лучше сказать, с мячиком), но еще и другой Пеле —схватывающий и предвидящий всю игру, уже не форвард, не диспетчер, а предводитель. Он то играл один, сколько нужно, ни мгновением дольше, то заодно с товарищами, и тоже сколько нужно, без задержки, без лишнего. Уже не худой и эксцентрич­ный — его сложение приобрело скульптурную закончен­ность, мускулатура не ограничивала скользкую лов­кость, рост и прыжок давали свободу в игре головой, легкий, неслышный бег неуловимо переходил в удар.

Пеле создавал живой образ игрока, все, что он задумывал, хотел, делал, было Игрой, он добыл, извлек из футбола все невидимое, тайное, голово­ломное и предъявил. У многих звезд, самых именитых, что-то получается лучше, что-то хуже. Пеле был равен самому себе в любом движении. Он был воплощением футбола. И то, что его называли «королем», это, на мой взгляд, близко лежащее, традиционное про­звище. Я не отвергаю его, пусть — «король». Просто Пеле, верный духу игры, был начисто лишен вла­столюбия, был истинным демократом, зная, что имен­но эта «форма правления» торжествует на зеленых подмостках.

Любопытно, что в фильме, ему посвященном, Пе­ле, отвечая на вопрос, какой из команд он отдает предпочтение — сборной 1958 года или 1970-го, назвал первую, несмотря на то, что и он сам, да и мы все понимаем, что за годы, их разделяющие, игра пошла дальше. Почему же он так ответил? Может быть, потому, что первая команда ему отдавала свою силу и он не мог этого не ценить, не испытывать благодар­ности, тогда как вторая была сильна его силой.

Со всеми этими впечатлениями я и вернулся из Мексики домой. Они не складывались в хорошо подо­бранный букет, который можно было преподносить письменно или устно. Из «букета» жестко высовыва­лась неправота нашей команды перед футболом, тот странный зигзаг, который она совершила, да так, что голова пошла кругом.

Журналист в любых условиях должен выполнять свои обязанности. И все же, хочешь того или нет, дает о себе знать уровень, на котором работаешь. Не могу представить себя футбольным обозревателем в Люк­сембурге, на Мальте или Кипре. Для самоуважения, чтобы знать, что имеешь право судить о матчах миро­вого значения не отвлеченно, не сбоку, а сопоставляя и сравнивая их с теми, которые идут на своих стади­онах, испытываешь необходимость, чтобы футбол, ко­торый ты представляешь, был представительным.

Не по душе мне, когда в прессе малейшая неудача своих команд сопровождается жалостливыми «к сожа­лению» и «увы». Это слезинки для приличия, чтобы показать преданность. Они не выручают, пустое дело «ахи» и «охи», всплеск растерянных, слабых рук. Не­удача для нас звонок к началу работы.

Осенью 1986 года киевское «Динамо» в розыгрыше Кубка чемпионов переиграло «Селтик» из Шотландии, а год спустя в том же турнире уступило «Глазго Рейнджерсу», клубу из той же страны и такого же класса. В первом случае все подавалось как должное, а во втором — растерянное «к сожалению». Но за год киевс­кое «Динамо» пошло на снижение, это и должно было стать предметом репортерских исследований и забот.

Как не сочувствовать своим футболистам, знако­мым, близким, как за них не болеть! Но для журналис­тов чистой воды любительство поддаться сожалениям и отвернуться от смысла происшедшего. Иногда хо­чется пойти на стадион просто поболеть за какую- нибудь команду, как в юные годы. И не получается. Видишь, что противник играет лучше, и его победу, которая, казалось бы, должна тебя огорчить, восп­ринимаешь как логичную, и, хотя тебе не нужно писать о матче, в голове выстраивается рецензия, ничего об­щего не имеющая с симпатиями, которые ощущал, едучи на стадион.

Все это я отчетливо пережил на двух следующих чемпионатах: в 1974 году в ФРГ и в 1978-м в Арген­тине. Там нашей сборной не было, и мы, журналисты из Советского Союза, смахивали на туристов. Необя­зательность давала о себе знать на каждом шагу.