Я мог, например, позволить себя написать следующее: «Мы видели на чемпионате много сильных и отличавшихся друг от друга коллективов. Французы играли иначе, чем немцы, а англичане—не так, как шведы». И все, даже не попытавшись поискать, подумать, в чем же отличие.
Мог, сославшись на реплику болельщика, соседа в поезде — «мы, французы, дорожим хорошим настроением», одним этим настроением объяснить победу сборной Франции в матче за третье место над сборной ФРГ.
К счастью, мне удалось по достоинству оценить бразильцев. Время для этого у меня было: я видел четыре матча с их участием. Да и вся обстановка заставляла смотреть за ними в оба: все вокруг ими восхищались.
И тем не менее в отчете о финальном матче, где подводились итоги, вижу такое место: «Что же выделило сборную Бразилии? Схема расстановки игроков общеизвестна: 4—2—4. Бразильцы не имели преимущества и из-за какой-то исключительной быстроты...»
Вот тебе на! Система четырех защитников, примененная бразильцами на чемпионате, в то время как все остальные придерживались «дубль-ве», когда и дома все клубы играли с тремя защитниками, и другого варианта я просто-напросто не мог видеть, вдруг объявлена спецкором «общеизвестной». Нахальное невежество! Наш футбол на эту систему переходил мучительно долго, лет пять, должно быть, а спецкор ничего, заслуживающего внимания, в ней не разглядел.
А как можно было не подметить взрывной быстроты бразильцев? Их знаменитая аритмия и тогда действовала, на ней издавна и до сей поры строится игра бразильцев. Кажущаяся, обманная медлительность и в непредсказуемый момент — выстрел.
Я, видимо, равнялся на постоянную скорость движения игроков, свойственную нашим командам.
Позже я не раз возвращался к шведскому чемпионату, к его героям, но воспоминания были подсвечены поздними впечатлениями, когда появилась возможность сравнивать.
Как бы то ни было, из Швеции я вернулся с ощущением, что футбольное поле для меня — поле деятельности и теперь только и начнется настоящая работа, что быть самоуверенным — стыдно, футбол тот, который я увидел, этого не примет и не простит.
Только спустя восемь лет, в 1966 году, отправился я вновь на чемпионат, в Англию.
Эти восемь лет представляются мне наиболее красочными в истории нашего футбола. Любое время имеет свой смысл, свой пафос, но эти годы были насыщенными, как никакие другие.
Футбол опирается на факты. Сначала о них. После первого выезда на чемпионат мира, который сам по себе был поворотным пунктом, в 1960 году в Париже наша сборная выиграла Кубок Европы.
Нет, я не собираюсь рассказывать о матче сборных СССР и Югославии, которым завершился первый розыгрыш Кубка Европы. Когда заходит речь об этом событии, красной строкой вошедшем в хронику советского футбола, я почему-то вспоминаю не поле под туманом мелкого теплого дождя, не перипетии захватывающей борьбы, потребовавшей дополнительных полчаса, не голы наших форвардов Славы Метревели и Виктора Понедельника, а тесную раздевалку сразу после матча. Пожимая чьи-то руки, кого-то обняв, кому-то сказав слова поздравления, я помнил — такова уж доля специального корреспондента, — что мне необходимо взять у всех футболистов и у тренеров коротенькие интервью. Но все были так прекрасно возбуждены, что мне полагалось выдержать паузу. И я подсел к столику, стоявшему в углу. На нем по-домашнему, среди бутылок с оранжадом, стаканов, рассыпанных абрикосов стояла высокая амфора на подставке из зеленого камня, та самая, которую только что пронес по овалу стадиона капитан Игорь Нетто.
Она была новешенькая, только что от ювелиров, ей предстояло первое путешествие — в Москву. Я не мог удержаться, чтобы не прикоснуться к ней: неожиданно она оказалась теплой, хотя остро сверкала чистым серебром. Постучал ногтем, и она послушно, певуче отозвалась.
Это сегодня, много лет спустя, напрашивается изречь: самый славный трофей в истории советской сборной! Но тогда такая пышная фраза и в голову не приходила. История сборной выглядела коротенькой, и то, что вслед за золотыми медалями на Олимпиаде в Мельбурне в 1956 году завоеван Кубок Европы, представлялось просто-напросто добрым началом. Серебряной амфоре, при знакомстве с которой я позволил себе некоторую фамильярность, суждено было на многие годы стать героиней репертуара, удачами и неудачами проверявшей положение вещей в нашем футболе. Приближение или удаление от амфоры достоверно характеризовало нашу сборную: ее серебро оказалось безобманно чутким.