Обо всем по порядку. Репортаж о репортаже

Тарасов, выступая с позиции силы, предъявлял Эпштейну, который занимал позицию слабого, обвинение в том, что его команда играет «неправильно». Тарасов проповедовал хоккей атакующий, когда команда ни­кого на свете не опасается, большую часть любого матча проводит в наступлении. Тарасовский ЦСКА так и играл, такой игрой он добыл себе первенство дома, признание за рубежом. А «Химик», видите ли, не желает играть в том же ключе и ищет, как бы ему защититься от прославленных чемпионов, а при слу­чае, исподтишка, их запутать и обмануть. Эпштейн со своей подмосковной командой разработал способ иг­ры, называемый «игра от обороны», когда за игроками противника устанавливается неусыпный надзор, когда их навязчиво и надоедливо преследуют, когда команда первым делом гасит пламя атак на свои ворота, а по­том, сбив противнику игру и дыхание, норовит извер­нуться и нанести несколько ударов.

И мало-помалу — круговая оборона, два игрока, как постовые, на «пятачке» у своих ворот, бесконечные прижимания шайбы к борту, чтобы выиграть время и погасить темп, ужесточение силовых столкновений, замедленные смены игроков. Все это меняло облик хоккея. На льду становилось тесно, как на узком пере­крестке в часы пик. Даже на слух стал другим хоккей: вместо четких синкоп сухих щелчков по льду и шай­бе — глухие удары тел о борта.

Как бы мы ни относились к этим переменам, проис­ходили они не по чьей-то злой воле. Одна из вечных игровых загадок: как нам, будучи похуже, обыграть тех, кто получше? А хоккей — из игр крайне чувст­вительных к доматчевому соотношению сил. К тем, кто слывет посильнее, победа является обычно сама собой, рано или поздно. Скромный «Химик», навер­ное, остался бы приговоренным к заурядности, если бы не взялся за разгадку. И команда, из которой постоян­но (и до сих пор) выхватывали лучших игроков, где всегда много «приготовишек», тем не менее благодаря паутине, сотканной Эпштейном, иногда покусывала ЦСКА, две трети игроков которого — в сборной стра­ны. Тарасов был убежден, что козни Эпштейна созда­ют игру второго сорта, тянут хоккей назад. Он призы­вал всех играть так же смело и твердо, как ЦСКА, — это, мол, столбовая дорога. Эпштейн посмеивался: «Нет уж, дудки, нам так играть против заведомо более сильных — все равно, что поднять руки вверх. Мы хотим побеждать, для того и существуем. А как побеж­дать — это наше дело». Когда «Химику» не удавался его «паутинный» вариант, он бесповоротно, иногда с двузначным счетом, продувал, а если удавался — то мог выиграть «чуть-чуть» или же «сбежать» на ничью, приобретая драгоценнейшее очко.

Не думаю, что одного из участников дискуссии следует объявить человеком передовых взглядов, а другого — отсталых и вредных. Дискуссия была рож­дена хоккейной явью: в рамках любого турнира сосу­ществуют команды разной силы, разных возможно­стей. Одно из несовершенств хоккея, на мой взгляд, как раз и состоит в том, что в нем чересчур много матчей, результат которых мы знаем наперед. Эпштейн был, возможно, первым из тренеров, дерзнувшим замутить воду. Позже его идеи получили права граж­данства, «игру от обороны» не раз видели мы на мировых чемпионатах. Бывало, наша сборная, играв­шая по Тарасову (сменивший его в ЦСКА и в сборной Виктор Тихонов выдерживает ту же линию), терпела поражения, проведя весь час игрового времени на по­ловине поля противника.

Тарасов, этот архиреалист, вдруг оказался одино­ким идеалистом. Позиция у него была красивая. Но она — для той команды, которая заведомо сильнее остальных. И потому для этих остальных — не пример для подражания. Да и эволюцию игры не повернешь декларациями.

Я умышленно упомянул, что участники той ди­скуссии — люди футбольные, их спор — из футбола. Тарасов был близок к знаменитому ЦДКА после­военных лет, почитал, как младший, как ученик, его тренера — Бориса Аркадьева. А армейские футболисты в те сезоны, зная себе цену, выходили на поле с от­крытым забралом, считая своим предназначением пе­реигрывать, атакуя, что им и удавалось. Эпштейн состоял в «Локомотиве», эта команда жила, подобно хоккейному «Химику», по принципу: не до жиру, быть бы живу.

Так что обе спорящие, конфликтующие стороны ориентировались на свои футбольные воспоминания. В футболе неравенство в классе совсем не обязательно выразится в результате одного матча — итог любой встречи гадателен. И сама игра сложнее, и давным- давно разработана оборонительная тактика. И вполне естественно, Эпштейн свою хоккейную разгадку искал по аналогии с футболом.

Назвав Тарасова идеалистом, таким же вижу и Эпштейна. У обоих были благие намерения, оба по-свое­му пеклись о будущем хоккея, видимо, смутно чувст­вуя, что в игре скоростной, дух захватывающей, при­влекшей к себе симпатии зрителей, далеко не все ясно и благополучно.