Обманувшая смерть

Князь, которому эти глупости никто, разумеется, передавать не осмелился, подошел к камину и протянул к огню руки, пытаясь согреть леденеющие от волнения пальцы. Он был в странном состоянии, близком к опьянению или к тому экстазу, в который впадают курильщики опиума. Вся окружающая действительность видоизменялась, предметы и люди виделись как в тумане, звуки текли и перемешивались. Он смотрел и не видел, слушал и не слышал. К нему подходила Изольда, что-то говорила… Илья Романович не понимал, чего ей надо, досадливо махал рукой, экономка, подобно русалке, уплывала в мерцающий туман, скрадывающий поблекшую роскошь голубой бархатной гостиной. У князя закружилась голова, и он присел в кстати подвернувшееся кресло, вцепившись пальцами в головы грифонов на подлокотниках. Ему казалось, что свечей в канделябрах в два раза больше, чем это было в действительности. «Только бы не заболеть!» – внезапно с тревогой подумал он.

Подошел Илларион, склонился, что-то докладывая. Князь прислушался.

– Приехал Летуновский, – повторил Илларион.

– Проси, – вяло ответил Илья Романович.

Он остался в кресле, ради ростовщика не стоило вставать. Когда Летуновский появился в гостиной, Илья Романович не сразу понял, что тот один.

– Где же ваша драгоценная супруга? – спросил Илья Романович после обычных приветствий.

– Она не так здорова, чтобы ездить в гости!

Летуновский выговорил эти слова с трудом. Губы у него задрожали, покрасневшие веки часто-часто заморгали, смахивая с глаз выступившие слезы.

– Кто нынче здоров… – процедил князь. – Приходится удивляться тому, что мы все еще не перемерли. Мне тоже неможется, но вот я креплюсь!

И в доказательство того, что он «крепится», Илья Романович встал и прошелся по комнате. Звенящий туман, наполнявший голову, слегка поредел. «Это все от волнения, – сказал себе Белозерский, останавливаясь перед помутневшим от времени зеркалом, сплошь покрытым черными пятнами. Поправил белый галстух. – Сегодня все будет кончено!»

Летуновский присел в углу на край стула и, ссутулившись, погрузился в скорбное оцепенение. Он не лгал князю, говоря, что жена больна. Теофилия и в самом деле никуда больше не выходила, даже не переступала порога своего будуара, окончательно превратившегося в келью. Все время она проводила за молитвами или же просто сидела у туалетного столика, уронив голову на скрещенные руки, и смотрела в пустоту остановившимся взглядом. Ела она только хлеб, пила одну воду. Ее свежая, изящная красота поблекла, на запавших щеках больше не играл румянец, с бледных губ навсегда, казалось, сбежала улыбка. С мужем она была ровна и приветлива, но как-то равнодушно, словно по привычке. Не было больше ласковых слов, забылись смешные прозвища. Об отце Теофилия больше не вспоминала. Молиться мужа не приглашала, целиком замкнувшись сама в себе. Иногда Летуновскому казалось, что Теофилия стала старше его самого. В панике он обегал всю Москву, ища доктора, который мог бы понять причину этой перемены, казавшейся болезнью. Все доктора, осмотревшие Теофилию, приходили к выводу, что физически молодая женщина совершенно здорова. «Это временный упадок сил, вызванный кризисом духа, – важно объяснял виднейший специалист по нервным расстройствам, успешно лечивший от черной немочи замоскворецких вдовых купчих. – Вашей супруге нужно особое питание: бифштексы с кровью, старый херес, крепкий сладкий кофе… По возможности отвлекайте ее от мрачных мыслей. И как только откроется возможность, вывезите на воды!» Но и бифштексы, и херес, и кофе были отвергнуты Теофилией. Другой доктор, не столь широко известный, решился произнести слова «временное помрачение рассудка», но, увидев, какое страшное впечатление они произвели на клиента, больше их не повторял, а прописал те же бифштексы с хересом и вдобавок магнезию.

– Графиня Шувалова, граф Шувалов и княжна Головина! – помпезно доложил вновь появившийся в гостиной Илларион.

– Проси! – Белозерский окончательно стряхнул с себя болезненное наваждение и устремился навстречу входившим гостям. Он низко склонился перед Прасковьей Игнатьевной, ловя ее руку и прижимаясь к ней губами: – Графиня… Наконец-то по-соседски пожаловали… В самом деле, сколько лет мы с вами живем бок о бок, и ни разу еще вы не осчастливили меня своим посещением!