Обманутые сумасшествием

Проблемы накладывались одна на другую, создавая многослойный пирог абсурдных явлений, начиненный внутри туманом всеобщего недоразумения, приправленный для остроты чувством страха и беспомощности. Да… пребывание на Флинтронне, конечно, не назовешь ни веселым времяпровождением, ни научно-познавательным экскурсом, но одно можно сказать наверняка: здесь НЕ соскучишься. Даже в полном составе (пять человек и один служебный робот) похоронных работ по объему хватило бы на полгода. Сейчас Оди не стало. Возможно, навек вышел из строя и Фабиан. Как следствие, замедлился темп самих работ, а желанный больше всего на свете старт с этой тысячекратно проклятой планеты откладывался на еще более поздний срок.

Кроме того имелся еще и внутренний фактор, чтобы было чем дополнить мрак внешних обстоятельств: вся жизнь протекала здесь в обстановке крайней нервозности и болезненной мнительности. Ипохондрия начинала подтачивать сердца — даже те, которые были тверды как камень. Экипаж был заражен какой-то психологической эпидемией. То мерещились гигантских размеров могильные черви, готовые в любой момент вырваться на поверхность, то Фастер вдруг заводил уже заигранную здесь пластинку о душах умерших. Всерьез его никто не слушал, но на нервы действовало. Мало того, между ними еще бродил предполагаемый агент-убийца, образ которого становился все более реальным. Обитал ли он во тьме между могил? Находился ли внутри звездолета? Или, еще хуже, являлся кем-нибудь из них? Вопросы, вопросы, вопросы… Один философ, к слову сказать, как-то изрек, что люди утолят наконец жажду знаний не когда будут на самом деле все знать, а когда перестанут придумывать для себя новые вопросы.

Впрочем, их никто и не придумывает — сами, паразиты, лезут в голову. Кстати, интеллектуальные паразиты: чем не название? Сидят внутри, высасывают из тебя все умственные и душевные силы, выводятся от удачной инъекции в виде правильной информации… Отдаленная аналогия все-таки имеется.

* * *

Эту смену каждый работал поодиночке: Кьюнг, Линд, Айрант. Разделенные толщей первозданной тьмы, находясь в обществе немногословных покойников да ревущего от собственной злобы планетохода, они заботились об одном — чтобы и в самом деле не свихнуться от ежеминутного созерцания этого ада. Становилось все меньше спокойных, уравновешенных разговоров, на смену им пришли крики, споры, раздражение, взаимная неприязнь. Каждый стал испытывать на себе подозрительные взгляды других. Замерзшие до образов масок лица уже снились по ночам. Так что в любое время суток, спишь ты или бодрствуешь, кандидаты на жилплощадь в загробном мире нестираемым наваждением всегда пребывают рядом. Все перепуталось: ночь со днем, сон с явью, где реальность, а где лишь ее призрачное подобие? — Временами не понять. Линд как-то рассказывал случай, что хоронил очень рослого пассажира — он никак не умещался в яме, так что пришлось удлинять ее вручную. Помнил все до мелочей, вот только одного так и не смог припомнить: во сне это происходило или наяву.

Особенно зловещая картина возникала, когда трупы от ударов или от смещения центра тяжести начинали менять свою позу и даже мимику лица, создавая впечатление, будто оживают. Зрелище воистину грандиозное. Первые смены приходилось невольно вздрагивать: не столько от страха, сколько от неожиданности. Потом вроде привыкли. Возможно, подобные трюки, создаваемые игрой механических сил, были в числе тех причин, что расшатали психику Оди, и ей достаточно было еще небольшого удара, чтобы привести к фатальному исходу. Впрочем… к чему уже эти запоздалые размышления?

* * *

Смена закончилась. Присутствовало некоторое ощущение маленького подвига: еще одной покоренной вершины, еще одного пройденного поприща. Все три планетохода вернулись на свою стоянку к подножью «Гермеса». Айрант, изнемогая от томительной неопределенности, первым оказался внутри, и тут… за все пребывание на Флинтронне это был, пожалуй, единственный случай, когда он испытал неподдельную радость. Робот, цел и невредим, ходил вдоль салонов: знакомая слуху размеренная поступь, родная взору неуклюжая фигура из белого металла.

– Фабиан! Друг мой! Ты жив! — бортмех подбежал, крепко обнял его и принялся от всей души хлопать по корпусу. Прямо как близкого родственника, которого не видел уже много лет. Чувства были совершенно искренними. — Как тягостна разлука с моим лучшим другом! Как томительно шло время, когда его не было рядом! Я ведь целую смену без тебя один работал, сволочь ты этакая…

– Все в порядке, сэр. Господин Фастер удалил неисправность, и теперь я готов к любому труду. — Его синтезированный голос ласкал слух более, чем слова родной матери.

– Господин Фастер у нас Божий чудотворец, воскресил тебя из груды железа… Значит, ты уверен, что все в норме?

– Тестирование прошло со стопроцентным результатом.

Единственным напоминанием о минувшем недоразумении оставался плохо выправленный след на черепной коробке — боевой шрам, полученный в борьбе за справедливость, так как «драться» действительно «нехорошо». И теперь Айрант это уяснил.