Потом они вдвоем еще долго слонялись по коридорам, заглядывали в разные отсека, перебирая там всякий хлам. Пока что во всех действиях капитана не просматривалось ни смысла, ни определенности. Однажды он спустился в нижний ярус и долго там сидел. Прямо на полу, уставив свой взор в мертвую окаменелость всего вокруг. Голова была перебинтована, глаза — помутневшими, движения — болезненно-медлительными, плюшевый друг в такой же печали сидел рядом. Дальнейшее, что с ним происходило, уже начало вселять серьезную тревогу, так как со стороны он вряд ли производил впечатление психически нормального. Некие его действия, за которыми тайно наблюдал Фабиан, были совершенно необъяснимы, непредсказуемы и вообще — не присущи человеку здравого ума. Расхаживая по переходным салонам, он мог резко остановиться, повернуть назад, но, не пройдя и двух шагов, снова остановиться и так стоять минут пять в бессмысленной задумчивости или, если угодно, в задумчивой бессмысленности. При встречи со служебным роботом, он почему-то всегда улыбался: самой настоящей улыбкой самого настоящего идиота, хлопал Фабиана по плечу и говорил какую-нибудь нелепицу типа:
– Что с вами, сэр? Почему вы здесь лежите? — в вопросе робота присутствовала предельная заботливость.
– Ах, Фабиан… я так соскучился по своей матери! Я так хочу увидеть своего отца! Как тоскливо, Фабиан… как ты думаешь, они придут сюда?
– Извините, сэр. Мы не на Земле.
– В самом деле? А где же?
– Это планета Флинтронна.
– Будь добр, позови Линда, у меня что-то болит голова.
– Линд мертв, сэр.
– Все равно позови… — Кьюнг закрыл глаза и стал засыпать.
Робот отошел на несколько шагов и какое-то время внимательно рассматривал лежащего в беспамятстве капитана. Даже в его обезжизненных механических глазах сверкнул огонек чисто человеческого недоумения. Жаль рядом не было телепата, он бы прочитал множество интересных мыслей, не имеющих ничего общего ни с его искусственным взором, ни с его сервилизмом, рабским поведением. Через десять минут Кьюнг захрапел и начал медленно переворачиваться во сне, что-то бормоча себе под нос.
Минули два часа — две капли из океана вселенского времени: одна упала за другой. Примерно столько длилось его приятное забвение, потом он поднялся и, пьяно пошатываясь, направился в свою каюту. На «Гермесе» опять возобладал тревожный покой и обманчивая тишина, которая никогда здесь не длилась долго. Вечерние огни с каждой минутой гасли, словно охлаждаясь, и звездолет медленно погружался туда, где обитает ночь, в самые глубины галактического сумрака. Можно было подумать, что в его обшивке где-то пробита дыра, через которую внешняя темнота просачивается внутрь, заполняя собой отсек за отсеком.
Прямо среди ночи по связи пришел срочный вызов:
– Фабиан! Немедленно ко мне! Немедленно!
Робот очнулся. Насколько это было возможно неспеша и неторопливо он приблизился к капитанской каюте. Постоял, о чем-то подумал, равнодушно выслушал непонятную возню, исходящую изнутри: кажется, в ней присутствовали продолжительные стоны и отрывки самой черной ругани. Потом он вошел.
Кьюнг, извиваясь всем телом, лежал на полу, обхватив руками горло и выпучив в потолок обезумевшие глаза.
– Что с вами, сэр?!
– Прок… проклятье! Я взял пробирку с лекарством, выпил его, а там какая-то отрава! Проклятье! — капитан задыхался. — Мне нужно срочное промывание желудка! Помоги мне добраться до медотсека!
Пока еще во всем послушный и покорный Фабиан выполнил и этот приказ. Он бережно уложил капитана на кушетку. Тот уже был бледен и жадно глотал воздух.
– Ну, чего стоишь?! Неси аппарат для промывания желудка!
Робот отошел в сторону и принялся переставлять с места на место коллекцию разносортных приборов, делая вид, что что-то ищет.
– Сэр, я не вижу, где он?
– Ищи!!