Обманутые сумасшествием

Да, именно. Кажется, шевельнулась рука Фабиана. Впрочем, в непроницаемых для взора сумерках такое могло и померещиться… Но нет. Сначала согнулись пальцы одной руки, потом — другой. Голова робота, все это время неестественно свернутая набок, выпрямилась, приняв правильное положение. Словно скидывая с себя чары некого колдовства, пошевелилось туловище. Фабиан произвел несколько разминающих движений, огляделся вокруг и сделал первый шаг. Эти титановые ноги, что казалось навеки вросли в поверхность, как два вкопанных столба, теперь вдруг обрели свободу.

Еще один шаг, другой, третий… Странно: не было той хромоты, которой он страдал последнее время. Да и вообще, если бы у этой картины оказался посторонний наблюдатель, сложно предположить, какое чувство его сейчас одолевало бы больше: крайнее любопытство или крайнее недоумение?

Фабиан… Это слово являлось чуть ли не синонимом кротости и покорности. Тихий, молчаливый, почти по-человечески добродушный, немного заторможенный (каким его помнили на «Гермесе»), сейчас он, точно воскреснув из состояния механической смерти, шагал как ни в чем не бывало, но…присутствовало некое чувство… Бред! Механизмы не способны чувствовать. Может, что-то изменилось в мимике его лица?.. Опять вздор! У них нет ни лица, ни мимики. Металлическая маска — не более и не менее. Но все же было нечто такое, что отличало его от прежнего Фабиана. Что именно — не разобрать, тем более в темноте.

Вот он подошел к груде искореженных мертвых тел — да, тех, которые Айрант самым что ни на есть варварским способом выбросил из грузового отсека. Немного постоял, помолчал и направился в другую сторону. Его искусственное лицо (воспользуемся все же этим словом), или скажем иначе — безжизненный слепок вместо лица, так и не выразило никаких эмоций: ни страха, ни удивления, ни печали В электрических цепях его кем-то смодулированного сознания ни на долю ампера не изменилась сила тока, не повысилось напряжение: он был абсолютно холоден и ко всему равнодушен.

Приблизившись к могилам, где были погребены участники последней похоронной компании — те, кого он еще совсем недавно высокопарно называл своими «господами», робот не удостоил себя трудом хотя бы с полминуты постоять перед каждым памятником, что требовали элементарные правила почтения к умершим, кстати, заложенные в программу его полупроводникового сознания. Взглядом, длившимся пару мгновений, он проткнул все четыре песчаных бугра, словно прощупав их содержимое, затем резко повернулся и подошел к трупу Кьюнга. Слегка потрогав его ногой и убедившись, что жизнь покинула и это тело, Фабиан непонятно для чего вдруг направился внутрь кладбища. Ни лице — та же непроницаемая маска холода и равнодушия. Конечно, холод и равнодушие, его незыблемые статус кво, были присущи ему всегда, но только сейчас они обрели какую-то обледенелую чувственность, даже оттенок злорадства и ненависти… Опять мерещится?

Возможно.

А далее стало твориться что-то еще более странное. Посторонний наблюдатель, если б таковой существовал, задался бы разумным вопросом: да Фабиан ли это? Робот начал производить совершенно непонятные, не заложенные ни в одну из его программ движения: то поднимет обе руки вверх, производя вращательные движения кистями, то разведет их в стороны, по очереди сгибая левый и правый сустав. Потом он принялся кружиться на месте, подергивая ногами, как в эпилептическом припадке, создаваемом спонтанно возникающими токами в координационных цепях. Его голова покачивалась из стороны в сторону. Все это ошеломляющее зрелище слишком походило на… какой-то сакраментальный танец.

Действительно! Робот танцевал!

Среди умерших могил, как наваждение из ночного кошмара, вращалась его пляшущая фигура. Прожектора оставленного Кьюнгом планетохода все еще извергали из себя подобие света, тем самым озаряя эту сюрреалистичную картину, столь неестественную для рассудка. Титановая обшивка поблескивала сотнями маленьких огоньков, отражая свет, а порой полностью растворялась во мраке, что производило впечатление аморфного бестелесного духа, то возникающего для взора, то исчезающего в своем невидимом мире. Удачное, кстати, впечатление…

Наконец Фабиан остановился, еще раз огляделся вокруг, показав во все стороны потухшего мироздания свою жуткую металлическую маску, и вдруг…

Мир даже содрогнулся от этой выходки.

…вдруг он ЗАСМЕЯЛСЯ!

Первый раз в поднебесной раздался этот синтезированный искусственный смех, рождающий в себе отзвуки чего-то демонического. Звон металла о металл. Скрежет беспорядочных звуков о метановый затверделый воздух. Хохот самого дьявола, облаченного в белую железную кирасу. Его голос многократным эхом несся над могилами и был настолько пронзительным, что чуть не разбудил тлевших под ними мертвецов.