Обманутые иллюзии

При упоминании об ужине Макс вышел из фургона и обнял Леклерка. Все пошли через двор, где пышно цвели розы, лилии и бегонии, к крыльцу из нескольких ступенек и, войдя в дверь, оказались прямо в кухне. Здесь горел свет, отражаясь от белого кафеля и полированного темного дерева.

В углу кухни был небольшой очаг, кирпич его от дыма приобрел приятный серо-розовый тон. На нем стояла пластмассовая флюоресцирующая статуя Святой Девы увешенная бусами и перьями.

Хоть внутри и было на удивление прохладно, и Люк не поверил, что этим очагом недавно пользовались, его нос учуял вкусный запах свежевыпеченного хлеба.

Под потолком висели сухие пучки специй и трав, связки лука и чеснока. Над очагом на крючках разместились блестящие медные горшочки. Еще один горшок стоял на задней горелке, из-под его крышки валил пар. Что бы там ни кипело – аромат был райский.

Длинный деревянный стол уже был уставлен тарелками, чашками, с красиво сложенными льняными салфетками сбоку. Все так же держа Роксану на руках, Леклерк направился к шкафу за дополнительным прибором.

– Гамбо[7], – вздохнула Лили, обняв Люка за плечи. Ей очень хотелось, чтобы он почувствовал себя дома. – Никто не умеет готовить лучше Жана, солнышко. Подожди чуть-чуть, сейчас сам попробуешь. Если я не буду соблюдать диету, то за неделю растолстею так, что не влезу в свое трико.

– Сегодня можешь не волноваться, сегодня – просто ешь, – Леклерк усадил Роксану на стул, взял две салфетки и снял горшок с плиты.

Люк зачарованно смотрел на татуировку, которая пульсировала и плясала от худого запястья до самого плеча старика. Это были змеи, наконец понял Люк. Целое гнездо выцветших сине-красных гадюк, которые переплетались и обвивали жилистую руку.

Казалось, они вот-вот зашипят.

– Нравится? – веселые глаза Леклерка изучающе уставились на Люка. – Змеи, они быстрые и хитрые. Для меня – символ большой удачи, – он негромко присвистнул и резко протянул руку по направлению к мальчишке: – Змеи не подошли бы тебе, парень, – захихикав, старик принялся разливать по тарелкам густую, острую похлебку – гамбо. – Макс, ты привел мне молодого волчонка. Того и гляди, укусит.

– Волк должен расти в стае, – Макс небрежно приподнял со стола корзинку и взял себе золотой ломоть хлеба, потом передал корзинку Лили.

– Леклерк, а кто я? – совершенно проснувшись, Роксана черпала ложкой свое гамбо.

– Ты? – старое морщинистое лицо смягчилось, и он провел большой, узловатой рукой по волосам девочки. – Ты – мой маленький котенок.

– Только котенок?

– Да, но котята умные, смелые и мудрые, а некоторые из них даже вырастают в тигров.

Она просветлела и искоса взглянула на Люка:

– А тигры сильнее волков.

Когда взошла луна и даже эхо музыки с улицы Бурбон затихло, Леклерк уселся на мраморную скамью во дворе среди своих любимых цветов.

Этот дом принадлежал Максу, но именно Леклерк был его настоящим хозяином. Он помнил, как когда-то много лет назад жил в хижине в плавнях, вокруг цвели дикие цветы, которые его мать пыталась приручить и выращивать в пластмассовых горшочках. Он помнил запахи попурри[8] и специй, краски разноцветных тряпок и полированного дерева – все эти воспоминания он принес с собой, добавив к ним пристрастие Макса к изяществу и элегантности.

Леклерк был бы счастлив, если бы вернулся обратно на болота – но он не смог бы жить без Макса и семьи, которую дал ему Макс.

Он курил свою неизменную трубку и вслушивался в ночь. Слабый ветерок шелестел в листьях магнолии, прогоняя жару и обещая скорый дождь – так насмешливая женщина может пообещать поцелуй. В воздухе, словно дым, повисла постоянная сырость, съедающая кирпичи и камни французского квартала.

Он не видел и не слышал, как подошел Макс, хотя его слух был очень острым. Он просто почувствовал его.

– Ну? – он пыхнул трубкой и поднял взгляд вверх, на звезды. – Что ты будешь делать с мальчиком?

– Дам ему шанс, – ответил Макс. – Точно так же, как ты дал мне – много лет тому назад.

– Он хочет съесть глазами все, что видит вокруг. Такой аппетит будет непросто удовлетворить.

– Ничего, я его накормлю, – в голосе Макса послышались нотки нетерпения, и он присел на скамью рядом с Леклерком. – Или ты захочешь, чтобы я его прогнал?

– Уже слишком поздно рассуждать, ты все равно послушаешь только свое сердце.

– Лили к нему привязалась… – начал Макс, но его прервал хрипловатый смех Леклерка.

– Только Лили, mon ami[9]?

Макс не спеша зажег сигару и вдохнул дым.

– Мне тоже нравится этот мальчик.

– Ты любишь этого мальчика, – поправил Леклерк. – А как же могло быть иначе, если ты смотришь на него и видишь себя? Из-за него ты все время помнишь…

Это было нелегко признать. Макс понимал, что даже когда люди любят друг друга, они все равно могут причинить друг другу боль.

– Из-за него я помню, что не имею права забыть. Если забыть всю боль, одиночество, отчаянье, то забудешь и о том, что надо уметь чувствовать благодарность, когда этого нет. Ты ведь сам научил меня этому, Жан.