– Почему бы тебе самому не научиться готовить? Ты думаешь, что можно примчаться сюда, когда захочешь, потом умчаться с полным животом? У меня здесь не бесплатная столовая для бедных.
– Видишь ли, в чем дело, – Люк уже давно привык к грубым выражениям кейждина, чтобы принимать его слова близко к сердцу, и спокойно налил себе из кофейника, гревшегося» на плите. – Я так полагаю, что хорошо, по-настоящему хорошо, можно делать только ограниченное количество вещей.
Леклерк фыркнул.
– Ив чем же ты так хорош, mon ami, что не можешь сварить яйца?
– В магии. – Люк взял чайную ложку сахара, сжал кулак и пересыпал белые кристаллы в дырочку между большим и указательным пальцем. Немного подождав, он разжал руки – в них было пусто. Леклерк хмыкнул, но этот звук вполне мог сойти за смешок. – В воровстве, – он протянул Леклерку потертый бумажник, который вытащил из заднего кармана старика, пока шел мимо него к плите. – И в сексе, – взяв чашку, он отхлебнул кофе. – Но здесь ты должен поверить мне на слово, потому что демонстрации не будет.
Морщинистое лицо Леклерка растянулось в усмешке.
– Значит, ты думаешь, что все это делаешь хорошо, а?
– Все это я делаю просто отлично. А теперь, как насчет одного печеного яблока?
– Сядь и ешь за столом, как тебя учили, – смирившись с его обществом, Леклерк вернулся к тесту. Его руки умело справлялись с домашней работой, но по ним словно скользили и извивались змеи, прошипевшие; – А где Роксана?
– На гимнастике. Она сказала, что после занятия пойдет обедать с подругами.
– А ты, значит, рыщешь в поисках добычи, oui?
– Я отрабатывал элементы нового трюка и решил устроить перерыв, – ему не хотелось признаваться, что без нее квартира кажется пустой. – К Марди Гра[29] все будет готово.
– У тебя только две недели.
– Этого достаточно. Наверное, толпы людей соберутся посмотреть, как я болтаюсь на горящей веревке над озером Пончатрейн. Я поставил пятьдесят кусков, что избавлюсь от наручников и поднимусь обратно на мост до того, как веревка сгорит.
– А если не получится?
– Тогда я потеряю пятьдесят тысяч и намокну. Леклерк переложил тесто в большую миску и накрыл его.
– Высоко тебе будет падать.
– Ничего, я умею нырять, – он подцепил вилкой теплое, ароматное яблоко и отправил его в рот. – Мне как раз хотелось обсудить пару деталей с Максом. Он здесь?
– Он спит.
– Сейчас? – Люк удивленно поднял брови. – В одиннадцать часов?
– Он плохо спит по ночам, – Леклерк обеспокоенно нахмурился, но в этот момент он стоял спиной к Люку, смывая с пальцев прилипшее тесто. – Человек имеет право спать в своем собственном доме столько, сколько хочет.
– Да нет, я не это имел в виду… он никогда раньше не просыпался так поздно, – Люк посмотрел в сторону холма и только теперь заметил, как тихо было в доме. – С ним все в порядке?
Люк не сводил глаз с неподвижной спины Леклерка. В уме он ясно представлял Макса, разминающего руки, пальцы, то выгибая, то выпрямляя, то быстро перебирая ими, как пианист перед выступлением.
– Как его руки? – по тому, как напряглись плечи Леклерка, Люк понял, что его вопрос попал в цель. Ожидая ответа, он от домашних запахов специй, яблок и хлебного теста вдруг почувствовал себя словно больным.
– Не знаю, о чем ты, – все так же стоя к нему спиной, Леклерк закрыл воду и старательно вытер руки полотенцем.
– Жан. Не морочь мне голову. Поверь, что я волнуюсь за него так же сильно, как и ты.
– Иди к черту, – но в этих словах не чувствовалось убежденности, и Люк понял ответ.
– Он был у врача? – у Люка внутри все сжалось. Вилка звякнула о блюдце, когда он резко отодвинул его в сторону.
– Лили уговорила его, – Леклерк, наконец, повернулся, и в его маленьких темных глазках отразились горечь и волнение, которые он пытался скрыть. – Они дали ему таблетки, чтобы снять боль. Боль в пальцах, comprends[30]? Не здесь, – он постучал кулаком по сердцу. – Таблетки не вернут ему магию. Ничто не вернет.
– Но что-то же должно быть…
– Bien, – прервал его Леклерк. – Ничего. У каждого человека внутри есть расписание. И оно говорит: теперь его глаза потускнеют, а уши станут хуже слышать. А в это утро он проснется и не сможет согнуться, а на следующий день у него начнут болеть суставы. А потом его подведет мочевой пузырь, или станут слабыми легкие, или разорвется сердце. Врачи посоветуют ему делать то, принимать это, но bon Dieu установил время, и когда Он скажет: «c'est assez»[31], то все кончится.
– Я в это не верю, – Люк не хотел верить. Он встал, отшвырнул стул. – Ты говоришь, что мы никак не можем на это повлиять, что мы беспомощны.
– А ты думаешь иначе? – Леклерк хрипло засмеялся. – Вот это и есть дерзость юности. Ты думаешь, это случайность, что ты пришел на карнавал в тот вечер, и что вы с Максом нашли друг друга?
Люк слишком ясно помнил властное лицо на афише и то, как нарисованные глаза заманили его в шатер.
– Мне просто повезло.
– Повезло, oui. Удача – еще одно имя судьбы. Люк больше не желал выслушивать рассуждения фаталиста Леклерка. Уж слишком они приближались к его собственным потаенным убеждениям.