Обмануть судьбу

– Парень куда б лучше пришелся. Все невестки девок рожают, – поджала губы Дарья. Ей грех было жаловаться, два внука носились в избе. Но свекровь довольна не бывает.

Агафья вытирала тряпицей окровавленную девчушку и что-то тихо ей напевала. В избе Петуховых она, будто приживалка, дневала и ночевала. Свою семью не завела и подбирала крохи Зоиного счастья.

– Аксинья, ты крестной матерью будешь, – тихо пробормотала роженица.

– С радостью, – устало улыбнулась знахарка, перехватив обиженный Агашин взгляд. Отказала Зоя лучшей подруге в этой радости, почему – бог весть.

Через сорок дней, принимая в свои руки хныкавшую девочку, только что побывавшую в крестильной купели, Аксинья вновь вспоминали жестокие слова Феодосии, положившие крест на ее надеждах.

* * *

Еловчане потихоньку убирали лук и чеснок, репу, редьку, готовили варенье с кислицы, черной смородины и духовитой малины. Анна нарадоваться не могла на работящую Софью, которая всегда была на подхвате.

– Сделала дочка подарок, – улыбалась она. – Будто вместо себя помощницу мне привела. А дома-то не потеряют? Через кого весточку отправить?

– Не потеряют, они только рады будут, – наполнились соленой влагой Софьины глаза.

– Как же так! – возмущалась Анна. – Бедная девка! Разве можно не любить такую ладушку!

На Медовый спас[57] установилась жара. С обеда александровский поп освящал воду в Усолке, радостные ребятишки из речки не вылезали.

Девки и бабы плескались в излучине реки, освежая разгоряченные тела подальше от мужских глаз. Софья долго не решалась зайти в воду, прохладная вода щекотала пятки, покрывала кожу пупырышками.

– Иди скорее. – Аксинья окунулась и теперь выжимала толстые косы.

– Все у тебя просто. А я боюсь – вдруг водяной утащит.

Подруга схватила ее за руку и потащила подальше от берега. Мокрые рубашки путались между ног, солнце нежило повизгивающих молодух.

– Загостилась ты, Софийка, – рассматривала девку Марфа.

Красавица набирала полными пригоршнями воду и окатывала горячее тело, от удовольствия прикрывала глаза. А Аксинья взгляд не могла отвести, представляла, как закатывает Марфа глаза в руках Григория, как кричит… Муторные думы навалились, прижали к илистому дну.

– Не лезет Федюнька Ворон тебе под юбку? – Марфу терзало любопытство.

София сверкнула глазами, промолчала.

– А, он же только мужних баб лапает. Я и забыла.

София поменялась в лице и поспешно, подобрав подол, побежала к берегу.

– Ты б помолчала. С женатыми вяжешься, а холостые стороной обходят, – уколола Аксинья и побежала вслед за Мышкой.

– Марфа, язык у тебя без костей. Шаболда! – шикали бабы.

– А что? Неправду говорю? Все историю эту знают. Зря, что ли, Матвей Фуфлыга бесился.

– Нет креста на тебе, – проворчала всегда молчаливая Агаша, а Марфа неодобрительно хмыкнула и вышла из воды, с гордостью неся свое статное тело.

– Оксюша, домой мне пора, – Софья натягивала сарафан на влажную рубашку и еле сдерживала слезы. – Загостилась я у вас. Люди смеются.

– Да ты что? Не слушай окаянную, Марфа всю дорогу злобствует. – Но подруга не слушала ее увещеваний. Длинные ноги несли Софью к избе Вороновых. С красными глазами, растрепанной головой ворвалась она в избу и притулилась в светлице, обхватив метелку и прижав ее к сердцу, будто добра молодца.

Девушка не видела, как Федор проводил ее долгим взглядом. Мокрая одежда не скрывала изгибов тела, тонкой талии, пышных бедер. Он нерешительно встал и пошел к дому, где рыдала обиженная София.

На следующий день во дворе Вороновых остановилась дребезжащая скрипучая телега, поводья держал здоровый мордастый мужик одних годов с Василием.

– Здоровья вам, хозяева.

– Здравствуй, – прищурился Ворон.

– София, дочь моя, не у вас ли гостюет?

– У нас, добрый человек, – выступила на крыльцо Анна.

– Соскучились мы по дочке своей. Самая пора страды, а она тут прохлаждается, – не сдержал благостного тона отец девки, оскалив желтые зубы. – Погостила, пора и честь знать!

Софья побежала в светлицу, дрожащими руками стала собирать узелок с пожитками.

– Через два денька сами мы привезем дочку вашу, не переживайте.

– На что она вам сдалась? Батрачит, что ли? Все молоко от нее скиснет.

– Зря ты так. Хорошая дочь у тебя выросла, – не сдержался Василий.

– Пока не собирайся, дочка. Поспешишь – людей насмешишь, – успокоила Анна бледную как смерть девку.

Тем же вечером Вороновы вели тяжкую беседу в мастерской.

– Жалко девку, замордуют ее. Отец будто леший, глаза злющие, холодные. Надо же так кровинку свою не любить. Не понять мне! – возмущался Василий, и горшок в его руках выходил гладким, пузатым.

– Жалко – не жалко… А что мы сделать можем? Не оставим же у себя, отцу она принадлежит. – Анна с силой вдавливала узор на горлышке кринки, да так, что получилось глубже, чем надо. – Тьфу, испортила! – И с досадой отложила работу в сторону.

– И Федя не мычит не телится. Месяц уж прошел, а на девку и не смотрит, – возмущался отец.

– Я всяко пыталась. Даже раз в баню его отправляла, когда она там стирала. Надеялась, мож, сладится. Прости за греховные помыслы, – быстро перекрестилась Анна.