Обмануть судьбу

– Дочь, сколько раз уж я тебе историю сию рассказывал. Пора бы запомнить, чай, не маленькая, – для виду отпирался он.

– Ты хорошо говоришь, складно. Никто так не умеет…

– Да расскажи ты, Василий, и мы с Федей послушаем, – вздохнула Анна.

– Много-много лет назад великое разорение грозило Соли Камской. Ногайская орда шла на город сплошной стеною. Крестьяне да посадские защищали город, бились не на жизнь, а на смерть. Топорами, косами, копьями раскидывали врага храбрые мужи русские. А ногайцы все наступали и наступали, и на месте каждого убитого ирода появлялось два новых. И стали ордынцы теснить защитников славного города, и стали за стеною плакать жены да дети малые. Увидев это, настоятель Троицкого храма вышел за ворота да иконы Спасителя и Николая Чудотворца вынес. Встал он за спинами защитников да начал молиться Господу нашему, молился за Соль Камскую, за избавление от напасти. Икона наслала на ногайцев чудесное видение: новые и новые русские воины идут в бой. И не видели супротивники, что осталась горстка воинов. Чудилось, будто армия несметная защищает стены города. Бежали ногайцы от города, и преследовали их солекамцы несколько дней и ночей. Много мужей полегло в той битве, долго оплакивали их. Было это в девятую пятницу после светлого праздника Пасхи. С той поры этот день для наших мест самый досточтимый праздник.

– А в Еловую тоже ногайцы ходили?

– Бабы да дети за стенами города попрятались, а мужики защищали отчизну вместе с горожанами. Так дед Гермоген сказывал.

Ульяна хихикнула.

– Бесова девка, что смешного-то?

– Нет, нет, прости, дядь Василий, – сдерживала шальную улыбку Рыжик.

Вспомнилось гадание крещенское девкам и «жених» Гермоген, и покатились обе со смеху, рассыпались бисером.

– Тьфу. Не буду больше рассказывать, пустоголовки!

Все семейство Вороновых отправилось в город на службу.

– Заодно обсудим приданое да свадебку с будущими родственниками, – потирал руки Ворон.

Соль Камская встречал гостей гуляниями. Народ съезжался сюда со всей округи купить нужное в хозяйстве иль безделицу, поторговаться всласть, посмотреть на скоморохов; молодежь – померяться удалью, хороводы поводить и познакомиться. Но самым главным действом был крестный ход во главе с архиепископом Вологодским и Солекамским Ионой, который торжественно нес в руках икону Николая Чудотворца.

– Аксинья, Ульяна, Федя, пошлите на качели. Они у нас хороши! Смотрите, девки. До небес взлетите! – зубоскалил Микитка.

– А почему нет? Пойдемте! – согласилась за всех Ульянка. Федор с Аксиньей поплелись следом.

– Держись теперь, невестушка! – осклабился Микитка.

Несколько резных деревянных качелей, рассчитанных на двоих, были расположены в укромном уголке на берегу. Да так, что особо раскачавшаяся парочка рискнула упасть прямо в прохладные воды Усолки.

Аксинья визжала от страха, сжимала веревки побелевшими пальцами. Парень довольно ухмылялся, пухлые щеки его лоснились от радости. Рядом не в пример спокойно качались Федор с Ульяной.

– Все, хватит, Микитка! Устала, останавливай!

– А я еще хочу! Солнышко! – гоготал толстяк.

И правда, качели уже стремились описать полный круг. Аксинья сжала губы, не хотела она просить жениха о милости. Так и жизнь ее с Микиткой будет, будто качель эта. То вверх, то вниз, и страшно, и тошно, и нет конца-края мучению. А муж будущий знай себе дергает веревку и радуется ее страхам.

Федор увидел, что Аксинья позеленела, подошел к Микитке. Ни слова ни говоря, выдрал веревку из толстых пальцев.

– Ты что ж, родственничек? Забаааваам нашим мешаешь, – протянул издевательски.

Микитка дул на красные пальцы, перетянутые следами от веревки, будто колбаса.

Федор помог сестре спрыгнуть и повел ее на лавку – отдышаться.

– Болван ты, Микитка. Ума никакого нет! Недаром Аксинья… – выговорила Ульяна.

– Что Аксинья?

– Да ничего, много будешь знать – скоро состаришься.

– Ты, приживалка, помалкивай. Только из жалости тебя Вороновы держат. Кому ты, дура, нужна? – И, не дожидаясь ответа, Ерофеев-младший ушел, завидел вдалеке своих приятелей, разряженных и напыщенных, будто тетерева на току.

Аксинья, Ульяна и Федор проводили Микитку облегченными взглядами, Рыжик показала ему вслед язык, черный от ягодных лепешек. Аксинья рассмеялась и ущипнула ее за руку. Они долго еще гуляли по городу. Чувствовали себя чужими среди веселящейся толпы, нарумяненных городских девок, парней с шапками набекрень. Федя кривился: пьяные, шумные, крикливые люди были ему противны. Но перед сестрой и Ульяной позориться не хотелось. Он терпел.

Забавлялись над ужимками ряженых, отведали засахаренных фруктов и калачей, выпили духовитого сбитня, подивились на ручного медведя, которого за веревку водил чернявый мужик. Федор зазевался – и в миг кошелек на поясе его исчез в руках какого-то ловкого малого. Он расстроился почти до слез – не так часто родители давали ему полушку на пустые траты.

– Ты что ж, раззява? Ушами хлопаешь, – выговаривала Ульяна, а Аксинья лишь утешающе похлопала по широкой спине. Что с него взять?