Обмануть судьбу

Василий и кузнец обсуждали погоду, начало длинного для крестьянина времени посева, растягивающегося в их суровом крае на квитень и травень[29], про ремесленные тяготы, про царя и местную власть. Аксинья в разговор мужской не вмешивалась, но чувствовала присутствие кузнеца каждой жилкой своей. Федор зарылся в солому. То ли спал, то ли думал о чем неведомом.

В Соли Камской пути односельчан разошлись, но сговорились они вечером встретиться, чтобы путь обратный держать вместе. Вороновы направились к Акиму Ерофееву. Василий вез ему товар гончарный, и о сватовстве надо было им потолковать. Аксинья наряд выбирала с умыслом: новые сапожки сафьяновые, шапочка мягкой, хорошо выделанной кожи, синяя душегрея с васильковым сарафаном делали девушку взрослее и милее прежнего. Не замаршкой же представать перед будущими родичами.

В городском доме Ерофеевых убранство поражало пышностью. Заморская посуда, икона с серебряным окладом, сундуки резные сразу привлекали внимание гостя. Аксинью провели в женскую светлицу, где все лавки и сундуки были устланы искусно вышитыми поделками жены да дочерей Акима. Микитка был сызмальства окружен женским царством, потому балован и откормлен без меры.

Пелагея, жена Акима, женщина невозмутимая, дородная, привечала будущую невестку. Доброта и ласка ее сулили сытую и спокойную жизнь Аксинье. Если бы не отвратный Микитка, то будущее казалось бы сладким, как июльский мед. Сейчас, болтая с сестрами Микитки и его матерью, она представляла тот окаянный день. Тот день, когда войдет она в этот дом женой Никиты.

Лишь три часа спустя Вороновы покинули гостеприимных хозяев. Федор сжимал в руке большой калач, который приглянулся ему на богатом столе. Троекратно расцеловавшись, Василий подмигнул Акиму и в чудном расположении духа запряг Каурого.

– Через месяцок-другой, дочурка, будем ждать гостей, – ласково погладил по руке Аксинью отец. – Все мы обговорили, и размер приданого, и то, что повалушу для вас отдельную сварганят, благо двор у Ерофеевых большой, просторный. Заживешь, дочка, хорошо, будешь отца своего благодарить, в ноги кланяться.

– Просила мать купить мелочовки всякой, батя.

– Так заедем, дочка. Федька, что молчишь?

Брат жевал калач и на вопрос отца предпочел не отвечать. По своему обыкновения он зарылся в солому, а Аксинья отправилась закупать в лавках соль, приправы, иглы, особые крученые нити для гладкой вышивки, крепкий чугунок – ей доверяли серьезные поручения. Взрослая девка уже, не ребенок.

Солекамский рынок к вечеру затихал – торговцы хлебом, медом, рыбой, уксусом, скобяными товарами, железом, одежкой собирали свой товар в тюки и корзины, грузили на телеги, тащили домой, чтобы завтра вновь вытащить все это великолепие на свет Божий. Царили суета, ругань, ржали лошади, скрипели телеги.

Василий успевал поздороваться со знакомыми мужиками и обменяться парой словечек. Евсей, давно продававший луки и стрелы, слывший среди торгового люда честным и основательным человеком, с охотой ответил на приветствие еловского гончара и завел долгую беседу. Аксинья, прижав к груди сверток, слушала их и зевала: подати повысят, воевода чердынский опять дерет деньгу, зыряне[30] бунтовать вздумали, князец какой-то на смуту подбивает… Уж сколько раз за день говорено.

Аксинье не стоялось на месте, и ноги сами понесли ее вдоль опустевших рядов. Мясные и рыбные места были завалены костями, головами, требухой, которую теперь с удовольствием грызли бездомные псы. Аксинья давно привыкла к царившему здесь запаху подтухшего мяса и, не морщась, миновала ряды. Ее манил голос.

В нескольких саженях от мясного ряда, близ деревянной церкви, собралась толпа зевак. Бабы с детишками, крестьяне с окрестных деревень окружили сладкоголосого старика. Он сидел на паперти, поджав ноги. Древний, иссушенный годами, испещренный морщинами сказитель перебирал струны певучего инструмента и, прикрыв глаза, казалось, не обращая внимания на своих слушателей, пел о прошлом земли Пермской, о храбром атамане Ермаке, о том, как Сибирь пришла под руку царя русского.

Зачарованно внимала Аксинья словам Ивана Грозного, благодарившего Ермака за покорение Сибирского ханства:

– Слушай, атаманушка,
Ермак, Тимофеев сын,
Буйная твоя головушка.
По синему морю ты гулял,
Корабли персидские разбивал.
Саблями острыми да сердцами верными
Добыл ханство Сибирское.
Навек тебе слово мое благодарное
Да свобода лихая казацкая.

– Дочь, я почто искать тебя должен? Как дитя малое! Даже братец твой – и тот знает, что шарахаться в одиночку по Соли опасно.

Аксинья скорчила умильную рожицу: