Обломки нерушимого

Белларские определили Искру в лицей. На собеседовании выяснилось, что девочка, находясь до этого на домашнем обучении, уже давно обогнала всех по программе. То, что ее сверстники проходили целый месяц, Искра осваивала за несколько дней. Учителям она сразу понравилась. Искра была спокойная и трудолюбивая.

– Ирина Григорьевна, Евушка сказала мне, что в классе появилась новенькая. Цыганка… Это правда? – налетела на классного руководителя одна из мамаш.

– Да. Я хотела сообщить вам об этом на ближайшем родительском собрании.

– До ближайшего родительского собрания вы должны перевести эту новенькую в другой класс, а лучше – в другую школу!

– Алла Львовна, объясните, что вас не устраивает? – растерялась учительница. – Искра обидела вашу дочь?

– Пока нет. Но… У Евушки дорогой телефон. Одежду я ей покупаю не на рынке. И что мне теперь, каждый день молиться, чтобы ее не обокрали?! Или посылать дочь в школу в обносках, чтобы, не дай бог, ничего не приглянулось этой цыганке?!

– Ну напрасно вы так, Алла Львовна. Искра из приличной семьи, за ней не было замечено никаких…

– Такие, как она, должны находиться в спецучреждениях! – перебила разгневанная родительница. – Ей не место среди нормальных детей! Я думаю, со мной согласятся многие родители. Если вы, Ирина Григорьевна, не решите этот вопрос, то я добьюсь, чтобы перевели в другую школу не только Искру, но и вас!

Павла стояла за полуоткрытой дверью класса и все слышала. И стыдно ей было, и злость закипала в ней. Искра ждала ее в фойе, стоя за широкими листьями пожелтевшей пальмы, у окна. Павла по настоянию мужа первое время сопровождала Искру до школы и обратно. Митя переживал, что девочка может заблудиться в большом городе.

– Искра, пойдем.

– Ты должна была приехать шестьдесят четыре машины назад, – сказала Искра, не поворачиваясь к матери.

Павла вздохнула, посмотрела по сторонам суетливо, подошла к дочери, резко повернула ее к себе лицом.

– Да говори ты нормально! – прошипела она. – Ты же не дура! – Павла всмотрелась в непроницаемое лицо Искры. Ей вдруг захотелось ударить ее, добиться реакции нормального человека, услышать крик обычного, испугавшегося ребенка, увидеть слезы, обиду в ее глазах. Но Павла также понимала, что даже если она ударит ее со всей силы, то та никак не отреагирует. Будет просто стоять и смотреть на нее таким же тупым взглядом. Павле никак не удавалось принять тот факт, что у нее – такой красивой, талантливой, аристократичной девушки и Лари – жгучего, обворожительного парня – родилось вот такое нечто. – …Пойдем.

Когда они подошли к выходу, мать внезапно остановилась, услышав знакомый повелительный голос:

– Не приближайся к этой Искре, поняла меня? Даже не смотри в ее сторону! Ну а если Эта все-таки вздумает прицепиться к тебе, то не гнушайся, поставь ее на место! С ними надо как можно жестче, иначе несдобровать.

Это была Алла Львовна Аверьянова и обращалась она к своей дочери, Еве. Девочка послушно кивала в ответ. Павла оставила Искру у дверей, а сама направилась к истеричной мамаше и ее отпрыску.

– Угрожаете учителю? Запугиваете собственного ребенка? Да это вас надо отправить в спецучреждение!

Алла Львовна стояла в недоумении, быстро моргала, челюсть ее упала, сложив в гармошку отвислый подбородок. Павла была довольна собой. Она подошла к Искре, приобняла ее с вызовом. Правда, выйдя на улицу, Павла тут же отпрянула от дочери.

Они уже подходили к метро, когда услышали:

– Павла, неужели ты?..

Зима еще не началась, но Петербург уже вовсю испытывал свое население лютыми холодами. Страшно мело, но Павле удалось разглядеть в густой снежной мгле знакомое женское лицо. Молодость давно увяла на нем, но красота еще прослеживалась: ультрамариновые глаза, тонкие губки под слоем темно-вишневой помады, морщинистые щечки, пылающие румянами помидорного цвета.

– Гликерия Ниловна! Господи, сколько же лет мы не виделись?

– Много, Пашенька, много…

Гликерия Ниловна Пестрякова – гимназическая подруга Болеславы Гордеевны. Мать Павлы часто рассказывала о ней, тосковала, хотела приехать в Россию только ради того, чтобы встретиться с Гликерией, но обстоятельства всегда играли против нее. И вот когда Павла сбежала от Лари и Искры и поняла, что мать не примет ее обратно, она вспомнила про Гликерию Ниловну. Найти ее было несложно – Болеслава, рассказывая о своей подруге, упомянула, что та работает учителем в той самой гимназии, в которой они учились. Пестрякова вошла в положение Павлы, дала ей денег на первое время, сняла комнату. Болеслава сама написала в письме подруге о том, какая беда произошла у нее с дочерью, поэтому Гликерия и не удивилась, когда Павла пришла к ней за помощью.

Павла с Гликерией расположились за столиком маленькой пышечной у метро. Искра сидела за соседним.

– Вы до сих пор с ней общаетесь? – спросила Павла.

– А как же? Мой старший с ее помощью обустроился в Лондоне. Скоро и младший туда переберется. Я по гроб жизни обязана Болеславе. – Пестрякова покосилась на Искру, затем посмотрела долгим, пронизывающим взглядом на Павлу. – Это твоя дочь?

– Искра… – кивнула Павла.