Облава

Со словами Элмаза Шамана совпадают мысли другого деревенского философа, носящего четническую форму, — Пашко Поповича. Предавая погибших партизан земле, Пашко Попович представляет себя на пахоте, на пахоте непривычной, необыкновенной, ибо «и семена, которые туда опустят, и плоды, которые из них вырастут, совсем иные. Семена эти, дающие плоды человеческой доброты, душевности, чести и милосердия, должны пустить глубокие корни…». Размышления этих персонажей романа воспринимаются как свидетельство о том, что героическая гибель коммунистов пустила глубокие корни в сознании народа, и как ответ на те мысли о народе, которыми в последние часы жизни обменивались Иван Видрич и Душан Зачанин.

В «Облаве» много действующих лиц — в этом состоит одно из отличий этого романа М. Лалича от других, обычно посвященных одному герою, — и каждое из действующих лиц романа по-своему комментирует события. Но главный вывод предстоит сделать самому читателю. «Облава» — это роман, обязывающий к размышлению. Произведения такого рода — они все чаще появляются в современной прозе, драматургии, кино — предполагают участие читателя или зрителя в происходящем, они настойчиво требуют, чтобы читатель или зритель включился в действие, определил свою позицию. Сама форма романа «Облава» служит тому, чтобы возбудить активность читательского восприятия: завязка события вынесена за пределы романа, показан лишь один полный драматизма финал, открывающий большой простор для мыслей. В этом обращении к сознанию читателя таится большое уважение и доверие.

Н. Яковлева

ОБЛАВА

НИКТО НИКОМУ НЕ ВЕРИТ

I

Находившись до устали вдоль речек, Пашко Попович свернул к шоссе на Брезу и оглянулся на покрытые мглой вершины над селениями Меджа и Утрга. Снегу выпало чуть не по колено, — наверное, последний раз в эту зиму; он покрыл разбросанные редкие кровли, сровнял нивы и пастбища; видно только кладбище, вернее — высокие скелеты дубов над беспорядочным нагромождением каменных надгробий. И это напомнило Пашко, как с конца лета и до самой рождественской резни мусульман на мостах, где у камелька в караульных помещениях дежурила милиция, болтали о дьяволе, который якобы появлялся в окрестностях, блеял, как заблудший козленок, или спускался в село и заказывал гробы. На досуге сочинялись всевозможные небылицы — преимущественно о том, как худо приходилось тому, кто пытался его изловить: дьявол заманивал смельчака все глубже в теснины, скатывал на него камни, давал подножки, мутил разум и доводил до того, что он рад был хоть как-нибудь от него отделаться и уйти подобру-поздорову. Не всем это удавалось. Больше всего досталось, согласно рассказам, старому Чаушу, жителю этих мест, — дьявол целую ночь скакал на нем по кустам да оврагам вдоль реки; старик потерял шапку и опанки;[2] шапка отыскалась спустя недели две на кладбище, когда его, умершего от страха и усталости, принесли хоронить.

Небылиц напридумывали уйму, и трудно было понять, действительно ли то был дьявол или просто чьи-то проказы, — однако по ссорам, возникавшим из-за этого, Пашко наконец пришел к убеждению, что тут не обошлось без нечистой силы, которая вечно всюду путается. Путается, рассуждал он, и принимает разные облики. Иной раз точно начисто сгинет, а глядишь, через год-другой, когда люди уже вообразят, будто ее вовсе нет, снова появится. Вспомнив давнишние истории с привидениями, почерпнутые дедами из седой старины, Пашко незаметно перенесся в прошлое и, позабыв о всякой дьявольщине, принялся размышлять о своем братстве Поповичей из Ластоваца и Старчева и о себе.

Зовутся они Поповичи, однако вот уже сто лет никто из братства не был ни попом, ни монахом, ни пономарем. Церковь далеко, ходят в нее одни старики да старухи, и то раз в год — причаститься. Древний поповский корень, по которому они получили имя, зачах и кончился еще во времена владыки Раде[3] мудрым попом Николой. С тех пор ничего поповского — даже лукавства и красноречия — не замечалось у потомков попов, в большинстве своем плечистых, круглолицых и твердоголовых. Как правило, они были русые, медлительные в речах и скорые на руку, охочие до водки и баб, часто болели сердцем, отчего в старости скоропостижно умирали; братство давало хороших пахарей, грубых, неотесанных чабанов, верных ятаков, укрывавших всякого рода бунтарей и разбойников, были они мастаками врачевать раны, дергать зубы и кастрировать поросят, пасечниками и знахарями. В последнее время некоторые показали себя отличными слесарями, шоферами, футболистами, а один даже стал портным и коммунистом. Искусные ко всему, что делается руками, они, казалось, избегали всего, что утомляет голову; дети их сызмалу не учились, а вырастая, не жалели об этом; книги их не интересовали, постов и молитв они не любили, и глубокомыслием никто из них не страдал.