До войны, будучи еще скоевцем[14], Раич Боснич проявил редкую способность с легкостью решать трудные задачи, причем такими путями и способами, которые никому другому не могли прийти даже в голову. Поначалу, когда техническое оснащение революционеров было весьма скудным, Раич Боснич мог, например, пробраться ночью через окно в полицию, Городскую управу, больницу, или Сокольское общество и, по его выражению, «занять» там пишущую машинку, напечатать на ней прокламации и до рассвета вернуть машинку на место. Когда размноженная листовка попадала в руки полиции, возникало страшное подозрение, что в Городской управе, в Братстве священников или во всецело преданном Лётичу[15] Сокольском обществе кто-то снюхался с коммунистами и тайно им помогает в подрывной деятельности. Потом, догадавшись, в чем дело, они безуспешно запирали помещения и ставили караулы: не было такого замка, которого Боснич не отпер бы, и такого часового, которого он не сумел бы провести.
Кроме того, он фабриковал фальшивые печати, подделывал подписи, выправлял подложные документы. Ему всегда удавалось доставить письмо заключенным или из тюрьмы передать что-то на волю, для него не составляло трудности найти то, что спрятано, или спрятать в надежное место то, что не должно быть обнаружено. И все же величайший его подвиг, так и оставшийся неразгаданным, был совершен в Уездной управе: он устроил так, чтоб его арестовали, ночью выбрался из запертой камеры, находящейся в подвале, пробрался в канцелярию уездного начальника, выкрал секретные донесения с материалами, доказывающими вину арестованных коммунистов, переправил документы куда следует, вернулся в свою камеру, запер ее и заснул.
Байо Баничич, прибывший в качестве делегата высшего форума на Тару и позднее на Лим, уже знал о заслугах Раича Боснича. Знал, правда, только по рассказам, из третьих рук, воспринимал их как дела давно минувших дней и умышленно не желал отдавать им должное, но зато ошибки его и проступки карал по всей строгости. Дело не в том, что в глазах Баничича подвиги Боснича не выдерживали критики с точки зрения морали — так уж он относился к заслугам вообще, независимо от того, каковы они и кому принадлежат. По мнению Байо Баничича, наличие заслуг обязывает приобретать их до бесконечности, и всякая заминка в этом деле не только непозволительна, но и преступна, как своего рода предательство; прошлые же заслуги лишь отягчают вину и сводят на нет любые подвиги, совершенные когда-то.
Ошибки и проступки Раича Боснича начались с первых стычек с четниками, а проистекали они главным образом из его привычки полагаться на собственную смекалку, которая вытеснила все прочие его таланты и склонности. Это было что-то вроде профессионального перекоса. Особенно не по душе ему было встречаться лицом к лицу с неприятелем, где все решалось при помощи винтовки — грубо и быстро. Раича Боснича приводили в ужас эти чудовищные способы борьбы, и он не мог понять, почему им придают такое значение и превозносят их до небес, ему казалось это бесчеловечным и неразумным. Время революционной романтики, когда так много говорилось о чести и героизме, для него было непонятно, и он только озадаченно покачивал головой: «Не понимаю, зачем это?» А не понимал он потому, что принцип «все или ничего», ему был чужд. Он беззаветно боролся за победу революции, ей он подчинил всю свою жизнь, но революционная борьба, по его мнению, это борьба с превосходящими силами противника, которого в лоб не возьмешь, поэтому борьбу надо вести обходными путями, обманом и хитростью, а это его сфера, его специальность. Поскольку революция потерпела бы явный ущерб, лишившись его квалифицированной помощи, Раич Боснич во что бы то ни стало стремился оказать ей эту помощь, то есть жить вопреки всему и вся. Главную свою задачу по сложившейся привычке он видел в том, чтобы любой ценой ускользать от опасностей, выпутываться из переделок, выигрывать время и скрываться в неизвестном направлении, а потом, придумав какой-нибудь новый трюк, захватывать неприятеля врасплох.
Последний раз он прославился тем, что придумал блестящий и на первый взгляд невыполнимый план ликвидации нескольких главарей итальянской милиции. Осуществив его, раненный, обессиленный, он позволил схватить себя патрулю четников, но из тюрьмы вскоре удрал — и не так, как другие, через стену, а с выдумкой: забрался на чердак и по крышам спустился в город. При этом Раич Боснич помог бежать еще четырем заключенным. Однако в глазах Байо Баничича, который видел в нем некоторые свои склонности, только гораздо более развитые, Боснича это не спасало: Баничич проголосовал за расстрел. Дело кончилось тем, что Раича исключили из партии. С тех пор «Б и Б», как их прозвал Слобо Ясикич, не могут смотреть друг другу в глаза. Но если бы в ту пору было известно то, что обнаружилось потом, никакие подвиги, заслуги и оправдания Боснича не спасли бы его кудрявую голову с девичьим лицом и по-детски простодушными невинными глазами.