— Понятно, сплошное враньё, про которое ты мне ещё в госпитале рассказывала, — оборвала её Янна-Берта. — Им пока будто бы писать запрещено, а клиника строго отгорожена от внешнего мира, так, что ли?
— Да, я лгу, — сказала Хельга раздражённо. — Но делаю это ради их же блага.
— Поверят ли они в твою историю? — усомнилась Янна-Берта. — Лично я не стала бы её слушать.
— Они в неё поверят, — возразила Хельга, — ибо хотят верить. То, что твои родители с Каем были в Швайнфурте, им не известно. Я им посоветовала задержаться на Майорке насколько это возможно, пока здесь всё не нормализуется. Потом я заберу их к себе. Не могут же Фримели жить тут до бесконечности. Разумеется, я перевела им деньги. Действительно, на Майорке для них сейчас самое лучшее место.
Янна-Берта почувствовала, как слабеет и покрывается потом. Она снова легла в кровать, чтобы собраться с мыслями.
Она увидела перед собой бабушку Берту, вяжущую, скорее всего, выходную курточку для Кая или яркую полосатую шапку с помпоном для Ули. Она сидит под разноцветным зонтиком от солнца, перед ней неизменная чашка кофе, а дедушка Ханс-Георг по её просьбе читает вслух, так как она уже не очень хорошо видит. Ей не так важно, кто автор книги, зато она очень ценит, когда история заканчивается благополучно.
— Для трагедий мы уже староваты, — привычно приговаривает она.
И Янна-Берта видела, как дед одобрительно кивает.
Она уже не раз пыталась представить себе деда офицером, капитаном тяжёлой артиллерии во время Второй мировой войны. Иногда его прорывало: «…Помню, летом сорок первого на Днестре…»
Альмут однажды рассказала Янне-Берте, что бабушка Берта принимала участие в работе Союза женщин — была такая нацистская организация, объединявшая женщин. И не в качестве рядового члена, а кое-кого повыше. Когда Янна-Берта спрашивала бабушку об этом, та неизменно резко отвечала:
— Ах, слышать об этом не желаю! С тех пор столько воды утекло. Мне поручали организовывать для раненых солдат разнообразные развлекательные вечера, в этом ведь нет ничего предосудительного?
Во всём, что касалось гитлеровского времени, бабушка Берта была очень скрытна. Зато дедушка Ханс-Георг, напротив, любил поговорить на эти темы. Ули всегда слушал его с горящими глазами.
— И нужно тебе всё это ворошить, Ханс-Георг? — недовольно вмешивалась бабушка. — Лично я о войне и обо всех этих жутких вещах больше слышать ничего не желаю. Ты ведь, извини меня, в своей жизни ещё кое в чём преуспел, кроме как из пушек палить!
Бабушка Берта и дедушка Ханс-Георг определённо никаких новостей о последствиях катастрофы на немецкой атомной электростанции не читали. Скорее всего, они даже не обсуждали эту тему. У Янны-Берты в ушах звучал мягкий бабушкин голос:
— Прекрати, Ханс-Георг, слышать больше не желаю об этих ужасных историях!
Но за утренним бокалом пива дед Ханс-Георг уж наверняка излагал в пространных монологах перед майоркскими пенсионерами свою теорию о причинах катастрофы: разумеется, вредительство. А тайные подстрекатели засели на Востоке.
Янна-Берта распахнула окно. Гардина прошелестела по лицу. Ей вдруг неодолимо захотелось увидеть море. Или хотя бы какое-нибудь водное пространство. Она выбежала из квартиры, не ответив на удивлённый вопрос тёти Фримель: «Куда ты так понеслась, детка?»
Она почти бежала мимо обращённых на неё сочувственных или неприязненных взглядов, мимо бетонного цоколя, на котором кто-то огромными буквами вывел баллончиком-распылителем: «За это скажите спасибо политикам!» И вдруг прочитала в одном из газетных киосков заголовки: «Наконец отбой тревоги!» и «Реактор больше не излучает!».
Янна-Берта опешила. Хельга ведь не могла об этом не знать. Но во время обеда ни словом не обмолвилась. Может, это показалось ей недостаточно важным?
Янна-Берта поняла, что Хельга никогда не говорит о текущих политических событиях.
Направляясь к озеру Альстер[6], Янна-Берта проходила мимо школы. Там, к своему удивлению, она наткнулась на Эльмара. На фоне тёмной стены, к которой он прислонился, его лысый череп выделялся особенно резко.
Он кричал вслед прохожим дерзости. Янна-Берта устремилась к нему, словно к спасательному кругу.
— Ты что тут делаешь? — спросила она.
— Скажем так: болтаюсь, — ответил он. — А где — мне без разницы.
Она спросила про домашние задания.
Он ответил, что больше никаких уроков не делает.
— Если у тебя других планов нет, — предложила она, — давай сходим к Альстеру.
— У меня нет никаких других планов, — хмуро сказал он, — кроме как поскорее покончить с этой жалкой жизнью.
На одном из перекрёстков им пришлось задержаться у светофора. Кто-то за их спиной тихо произнес:
— Вот это да, ребят конкретно зацепило.
Но, видимо, недостаточно тихо.
Эльмар развернулся и заорал: