Чарли Корбинет откинулся в кресле, скрестил таким знакомым мне жестом руки на груди и в упор посмотрел на меня.
— Хал Рэндольф надавил на секретаршу Дага Гамильтона. Она начала вспоминать кое-что. Обнаружились факты, которые, возможно, имеют отношение к этому делу… а может, и не имеют.
— И что же это такое?
— Хотя бы то, что он, работая эффективно, не всегда был честен. Похоже, что попутно он занимался шантажом. Не крупным, но и не мелким. Проверяя прошлое нанимавшихся на работу, он столкнулся со странными группами людей, можно сказать, организациями, включавшими в себя и представителей высших сфер, презрительно относившимися к нашей капиталистической системе и сотрудничавшими с ультралевыми. Гамильтон пользовался подобной, попадавшей в его руки, информацией Большинство людей из этих организаций были студенческого типа — с длинными волосами и бородами, ну, словом, ты знаешь это молодое поколение. Они все охаивают ради самоутверждения и целиком потакают своим слабостям. Паршивцы, сукины дети. Их бы в армию, и пусть они полежат под огнем, тыкаясь своими рожами в грязь каждый раз, когда те, кого они обожают, будут стрелять по ним. Все, на что они способны, это таскаться с плакатами по площадям и улицам да отращивать себе волосы, словно девчонки. Их деды победили индейцев, создали эту страну, подняв ее из первобытной грязи, терпя всяческие лишения.
— Да, это так. Они не мои потомки, Чарли.
— И не мои. Как ты сказал, остались и крепкие парни, вроде нас с тобой. Так вот, Даг делал на этом деньги
— Но каким образом это связано с нашим делом?
— Я не знаю. Возможно, что и никак.
— А если связано?
— Тогда подумай, как. — Он посмотрел мне прямо в глаза пытливым взором, стараясь понять мои мысли, и раздраженно отвернулся в сторону, заключив, что не может этого сделать. Неожиданно яркая вспышка молнии озарила комнату, и мы невольно замерли, ожидая раскатов грома. Секунды через две они раздались, обрушившись затем прямо у нас над головами сухим, раздирающим воздух, треском. — Я буду ждать.
— Хорошо, дам тебе знать, — сказал я. Он кивнул и отвернулся к экрану телевизора с таким видом, словно меня и не было в комнате. Так он обычно делал, когда хотел дать понять, что разговор закончен.
Я открыл дверь и, убедившись, что нет ничего подозрительного, пошел к своему автомобилю. Дождь только начинался и разразился ливнем, когда я уже сидел в автомобиле.
Подъехав к шоссе, я увидел патрульную машину на обочине и полицейских, проверяющих подряд все машины. Я заметил их вовремя, свернул на боковую улицу и объехал пост. Где-то примерно в миле от поста я приметил закусочную, остановил машину и зашел выпить кофе и съесть бутерброд.
Там сидели два шофера грузовиков и обсуждали причину проверки машин. Они вынуждены были в темноте под дождем перекладывать в кузове весь груз. Я выпил кофе, съел бутерброд, расплатился и вышел.
Как только я оказался на улице, то почувствовал беспокойство. Что-то угрожающее и необычное появилось в городе. Слишком много для этого часа автомашин на дорогах. Слишком много людей там, где обычно их не было. Некоторые машины стояли припаркованные, и в них сидели люди с таким видом, словно чего-то ожидали. Напряжение усиливалось видом тяжелого черного неба и гнетущей сознание ^мыслью об убитом человеке, лежавшем в нескольких минутах езды.
Скоро что-то должно произойти. Я почти ощущал приближение этого момента. А может, он уже наступил?
Я въехал на территорию мотеля и увидел, как семья автотуристов шумно выгружалась из переполненного автомобиля-универсала. Двое малышей хныкали из-за того, что их растревожили так поздно, еще двоих отец буквально тащил к дому, а невысокая женщина стояла около автомобиля, придерживая дверцу и ожидая, пока на землю спрыгнет белый пудель. Чуть подальше, в месте для парковки напротив номеров, в окнах которых еще горел свет, стояли белый «ягуар» и пикап.
Погасив фары, я тихо подъехал к своему номеру и выключил зажигание. Окна комнаты Камиллы были закрыты шторами, через небольшую щель пробивался свет. Я вышел из машины, подошел к двери и попробовал ее открыть. Дверь легко поддалась. Камилла лежала в постели, ночник у изголовья кровати горел мягким желтым светом. Одеяло поднималось и опускалось в такт ее ровному глубокому дыханию. Она спала. Я молча смотрел на нее некоторое время, она закашлялась во сне, повернулась на бок, чихнула, потерла нос ладонью и почти проснулась, но, как бы раздумав просыпаться, откинулась вновь на спину и затихла.
Я закрыл дверь на замок и направился к двери, ведущей в мой номер. И здесь, возле самой двери, во мне возникло ощущение угрозы.
Капитан Хардекер рассмеялся в темноте и сказал: