— Твоя мать гордится тем, какой ты человек, какой женщиной ты стала. И я говорю это в настоящем времени, потому что знаю, что это правда. Она каждый день смотрит на тебя сверху с улыбкой шире, чем это на самом деле возможно, из-за того, кто ты есть. Не то, что ты можешь сделать на поле, на своих тестах или на деньги на своем банковском счете, которых не так уж и много, — дразнит он, пытаясь разрядить эмоциональную баню, которую он только что мне устроил. — Тебе не нужно ничего ей доказывать. Я знаю, ты хочешь уважать ее мечты, и это очень мило, но если для этого потребуются все твои силы, стоит ли это того? Потому что так ты потеряешь все те части себя, которые твоя мама так любит.
Я не осознаю, что слезы текут по моему лицу, пока они не падают с подбородка на грудь.
— Я так сильно хочу попасть туда, потому что она так и не смогла. И не только поэтому, я хочу этого ради себя. Я хочу испытывать гордость, играя за свою страну, острые ощущения от игры против лучших игроков мира и оправдать всю эту тяжелую работу. И ради себя, понимаешь. Я люблю то, что делаю, так же сильно, как и она.
— Я знаю это, Кексик, но ты будешь в порядке, если не попадешь в команду? Что будет потом? — он задает вопрос на миллион.
Я поджимаю губы, глядя вниз на свои руки.
Буду ли я в порядке?
Когда-то я бы подумала, что ни за что на свете. Волейбол — это моя жизнь, но за последние несколько месяцев я поняла, что у меня есть и другие занятия, которые привлекают меня не меньше, чем волейбол, и что я могу проводить время, занимаясь любимым делом, за пределами своего основного занятия. Рисовать, проводить время с Кэмероном и моими друзьями, тренировать. Это наполнило меня радостью, зная, что нет никаких ожиданий, ничего не нужно делать, кроме как наслаждаться тем, что приносит мне счастье.
Волейбол делает меня счастливой, но с тех пор, как я оказала на себя такое давление, чтобы почтить память своей мамы, он тоже стал для меня стрессом. Нелегко избавиться от потребности быть лучшей, но это цель, над которой нужно работать. Я знаю, что могу сделать это при поддержке своих близких.
Я делаю глубокий вдох, затем снова поднимаю голову, уверенная в себе, когда встречаюсь взглядом с отцом.
— Я не буду лгать и говорить, что это не сделает мне больно, потому что будет ровно наоборот. Но для меня это не станет концом света, просто концом путешествия. И я бы задумалась о новом, которое хочу начать, — признаюсь я, закусывая губу, чтобы сдержать волнение.
Рот моего отца приоткрылся, брови приподнялись.
— А ну колись. Что это за идея такая, из-за которой ты так волнуешься?
Я смеюсь над тем, что он употребил слово «колись». Я качаю головой и продолжаю:
— Я хочу открыть и управлять учреждением для детей с ограниченными возможностями и тренировать их в различных видах спорта. Конечно, мне пришлось бы нанять других спортсменов, потому что не думаю, что смогла бы забить трехочковый в кольцо или попасть футбольным мячом по воротам. Я пока не уверена во всех деталях. Может, это могло бы привести к играм домашней лиги, даже к Паралимпийским играм? Кто знает. И даже если я попаду в команду, я все равно хочу двигаться в этом направлении.
— Аврора, это замечательно. Я так горжусь тобой. Даже если ты этого не сделаешь, я горжусь твоим сердцем. Ты всегда была такой чертовски любящей, доброй и чуткой. Я рад, что ты хочешь поделиться этим, чтобы помочь другим, и твоя мама тоже. Ей бы понравилась эта идея.
Я улыбаюсь, впервые за сегодня по-настоящему, и слеза скатывается по моей щеке.
— Спасибо, папа. Ты всегда был моим самым большим сторонником, и не думаю, что достаточно благодарила тебя за это.
— Ты же знаешь, что можешь приходить и стирать мою одежду, когда тебе будет скучно. Я слышал, что в наши дни это новый способ сказать «спасибо», — шутит он, и в его глазах появляются счастливые морщинки.
— Я люблю тебя, но, думаю, буду придерживаться традиционных способов сказать «спасибо», — смеюсь я, но смех обрывается, как только я слышу шум за дверью моей палаты.
— Где она? — кричит знакомый низкий голос.
— Сэр, кто вы? Мы не можем разглашать эту информацию людям, которые не являются ее семьей, — раздраженно отвечает медсестра.
— Я ее парень, — отвечает он, заставляя мое сердце расшириться.
— Мы никак не сможем это подтвердить, поэтому вам придется уйти.
— Черт бы меня побрал. У девушки, которую я люблю, был самый тяжелый гребаный день, и если вы думаете, что я собираюсь быть где угодно, только не рядом с ней, то вы чертовски ошибаетесь, — кричит он, повышая голос от гнева.
Я слышала его таким сердитым только однажды, и это было, когда на меня напали.
Мой папа встает и быстро выходит из моей палаты. Несколько мгновений спустя я слышу:
— Эй, все в порядке, Барб. Он может войти.
Я слышу скрип его ботинок по линолеуму, и через несколько секунд он врывается в комнату, а мой отец следует за ним.