Я выхожу на тропинку, и ее собака тут же начинает лаять на меня.
Аврора поворачивает голову в мою сторону, ее глаза расширяются, когда она видит меня. Она вздыхает со смесью шока и облегчения.
— Филдс? Какого черта ты здесь делаешь? Я думала, это медведь, черт возьми, — она кладет руку на грудь, и я замечаю, как быстро она дышит.
Черт, я не хотел ее пугать.
— Мне нравятся прогулки на свежем воздухе, — это, наверное, единственное, что я рассказал ей о себе и не уверен, почему сделал это и что скажу ей дальше. — Я могу спросить тебя о том же.
— Сегодня мой двадцать первый день рождения, и я люблю проводить его именно здесь. Мне тоже нравится бывать на природе, когда есть время, — добавляет она, убирая блокнот в рюкзак, лежащий на бревне рядом с ней.
Я не удивлен ее легким признанием, тем, как она открылась без всякого труда. За то короткое время, что я провел с Авророй, я понял, что она легко выражает свои эмоции.
— С днем рождения, — говорю я ей с небольшой, но не совсем полноценной улыбкой.
Она отвечает мне, широко улыбаясь.
— Спасибо, Филдс. Это Огурчик, — она жестом показывает на коричневую собаку, радостно дышащую у моих ног.
Я опускаюсь на колени, уделяя Огурчику внимание, которого он так просит.
— Огурчик? Интересная кличка для собаки.
Аврора отворачивается от меня, ее взгляд устремлен на кристально-голубое озеро перед ней. На мгновение она замолкает, и я думаю, что она не услышала мой вопрос по поводу имени ее собаки, пока она не выдыхает.
— У моего отца есть прозвища для всех нас: мамы, брата и меня. Все они связаны с десертами, поэтому я хотела дать собаке противоположную кличку. Что-то связанное с закусками.
Не уверен, то ли холод, пронизывающий меня до костей, то ли невидимая тяга к ней заставляет меня продолжать задавать вопросы.
— Какое у тебя прозвище? — спрашиваю я, проводя руками по животу Огурчика, который счастливо раскинулся на спине.
— Я — Кексик, мой брат — Маффин, а мама была Пудинг, — говорит она мне, и в конце ее голос становится тихим.
Я не упустил то, что она сказала про свою маму в прошедшем времени.
— Твои родители разведены? — тихо спрашиваю я, не сводя с нее взгляда, когда сажусь рядом. Не настолько близко, чтобы мы соприкасались, но достаточно, чтобы я почувствовал ее запах.
Лайм и кокос — освежающий и одновременно успокаивающий.
Не знаю, почему я сел, но стоять над ней во время этого разговора как-то неправильно. Ее глаза возвращаются к моим, и эти зелено-голубые радужки бегают туда-сюда в нерешительности. Я не виню ее, я ничего не рассказывал ей о себе, но расспрашиваю ее, как будто это чертово интервью.
Аврора склоняет голову набок. Мы никогда раньше не были так близко. Между нами всегда стоит стол, и мы никогда не уходим после занятия вместе, за исключением первого. Я намеренно держу дистанцию и долго вожусь с ноутбуком, чтобы избежать этого.
— Мне было десять лет, была сильная метель, — Аврора делает паузу, и на ее лице отражается боль.
Внезапное сжатие в груди от ее ощутимой боли удивляет меня.
— Другой водитель потерял управление и забрал у меня мою лучшую подругу.
Господи. Я даже не могу представить, что потеряю маму. От одной этой мысли у меня все тело болит от тоски.
— Я прихожу сюда в свой день рождения, потому что мы постоянно ходили вместе в походы. Так я чувствую себя ближе к ней, — заканчивает она с грустной, но улыбкой на губах.
Я даже не знаю, что ответить, но это меняет мое отношение к ней. Мне хочется знать больше, продолжать узнавать о том, что делает ее такой, какая она есть.
— Мне очень жаль, Аврора, должно быть, это было тяжело, — говорю я, мой тон мягкий, а рука чешется, чтобы взять ее за руку.
Она обхватывает себя руками.
— Было. Она — моя мотивация. Я планирую попасть на Олимпиаду ради нее, чтобы исполнить мечту, которую она так и не смогла осуществить.
Я вновь восхищаюсь ее силой, потому что не думаю, что смог бы так же. Исполнение мечты ее мамы должно приносить в ее жизнь определенную тяжесть, даже если в то же время она получает от этого удовольствие. Это также объясняет, почему для нее так важно восстановить свою успеваемость, сохранить место в составе волейбольной команды и попасть в сборную США.
Кусочки начинают складываться в единое целое, но некоторых все еще не хватает. Мне все больше и больше хочется их раскрыть.
— Ты сможешь. Если у кого-то и получится, так это у тебя, — я не знаю, почему сказал это, но что сделано, то сделано. Тут уже ничего не поделаешь.
Аврора наклоняет голову, чтобы посмотреть на меня, на ее губах играет улыбка.
— Спасибо.
Наши глаза задерживаются друг на друге, и происходит нечто странное. Пейзаж начинает тускнеть, зелень деревьев становится не такой яркой, журчание пруда затихает. Я чувствую, как мое сердце бьется в груди сильнее, чем когда-либо прежде. Губы пересохли, горло сжалось.