Объект «Зеро»

Судя по нашему календарю, скоро Новый год. По этому случаю у здания Сокола на площади поставили большую каменную сосну, и ребятишки из поселка под руководством учителей и воспитателей весь день наряжали ее.

Заканчивается монтаж гелиографов, сделанных по нашим с Зигфридом чертежам. Один уже установлен на крыше литейного цеха, второй – на половине дороги к копям, третий как раз сегодня укрепляют на вышке, пристроенной к дому Совета колонии. Толя Кислицын набрал группу светосигнальщиков и обучает их азбуке Морзе. Акка приказала в обязательном порядке освоить азбуку всем членам Сокола, так что вечерами мы теперь «ходим в школу».

На площадке, расположенной позади заводских цехов, арбайтеры выстроили стапель и уже приступили к сборке гондолы. Чжао, оправившийся после взрыва, колдует над жаровней, довольно-таки сложным механизмом, включающим в себя небольшую паровую машину и воздухонагреватель. Чернышов, как ответственный за создание дирижабля, днюет и ночует на стапеле. Похоже, что к середине января наш «Кондор» – почему-то Акка настояла на этом названии, хотя я предлагал «Странник», а Макаров – «Стремительный» – сможет подняться в воздух.

Игорь сильно переменился после смерти Кондратьева и Мигеля Тежу. Геофизик стал замкнутым, угрюмым. Если раньше он, занятый на копях, не особо горел желанием лететь со мной, то теперь сам начал интересоваться ходом постройки дирижабля, и похоже, ему хочется поскорее покинуть наше плоскогорье.

30 декабря 2204 года

Мы находимся на Медее достаточно долго, чтобы понять, что в этих широтах разброс температур в течение года весьма невелик. За три с небольшим месяца холодало лишь однажды, во время нападения хрустальных червей, да и то назвать это понижение температуры серьезным похолоданием как-то язык не поворачивается – даже ночью пар изо рта не шел, а стало быть, температура не опускалась ниже пятнадцати градусов по Цельсию. Все остальное время стоит курортная теплынь, скорее всего где-то около двадцати пяти – двадцати семи градусов.

Утром возвращался со стапеля и встретил Желтовского. Профессор весь в планах и идеях. Утверждает, что после того, как мы освоим производство стекла, он сумеет соорудить термометр. Я возразил ему, намекая, что практической пользы от такого термометра немного, ибо он неоткалиброван и будет показывать весьма неточно. Но Желтовский меня уел, сообщив, что рассчитает шкалу и нулевую отметку во время вояжа в горы, к которому он усиленно готовится.

– Все очень просто! – ероша волосы, с воодушевлением говорил Петр Янович. – Когда экспедиция достигнет высокогорья, где лежат снега, я произведу замеры. Как только вода в контрольном сосуде замерзнет – я отмечу «ноль». Далее измерю собственную температуру и отмечу тридцать семь градусов. После этого останется лишь разграфить шкалу – и термометр готов!

На берегу Безымянки я неожиданно наткнулся на Никиту Чернышова. Лейтенант лежал на камнях, заложив руки за голову, и смотрел в небо, следя за кругами, которые описывала одинокая черная чайка.

– Здорово! Загораешь? – Я уселся рядом. – Сегодня вечером Чжао с Шерхелем обещали продемонстрировать в действии паровую машину для дирижабля.

Чернышов вздохнул и ничего не ответил. Помолчав какое-то время, он наконец произнес:

– Везет тебе, Клим.

– То есть? – не понял я.

– Понимаешь, сержант… устал я. – Никита сел и посмотрел на меня. – Я же – летун. Орбитальщик. Про Церерскую бойню слышал? Вот после нее меня и списали. А до этого я четыре года… И на «Грозном», и на «Сталинграде», и на «Смоленске». Ходил сперва на «Радонежах», это тяжелый истребитель, спарка, штурманом, потом пересел на третий «Святогор», их еще «шестоперами» называют, за шесть килей… Как я летал, сержант! Когда звучит команда и твоя машина срывается со стартовых направляющих, сердце замирает. Потом – раз! – и пошел! Вниз, вниз, а вокруг плазма, облака белые, звезды сверху, и такой простор. Ты не поймешь… Не обижайся, но это надо испытать самому. И если ты хоть однажды сам вел машину на боевое, сам бросал ее в плотные слои, сам вел огонь – этого ты уже никогда не забудешь. Наверное, так же наркотики действуют. Один раз поймал кайф – и всегда хочешь еще, еще…