Обед в ресторане «Тоска по дому»

— Таких, как ты, в нашей школе было пруд пруди, — сказала она. — Точно. В каждом классе, в каждой команде — высокие, красивые, хорошо одетые парни, спортсмены, остряки. Вежливые, воспитанные, все им легко давалось, они знали, что к чему, и свидания назначали только самым красивым девочкам в школе. А встретив в коридоре меня, проходили мимо, не знали даже, кто я, вообще не подозревали о моем существовании. Или за глаза смеялись надо мной — я просто уверена, — смеялись над тем, что я плохо одета, над веснушками, над рыжими волосами…

— Когда же это я смеялся над тобой?

— Я и не говорю, что тысмеялся. Но как только взгляну на тебя, так сразу вспоминаю их.

— Рут, я никогда бы так себя не повел, — сказал Коди. — По-моему, ты восхитительна. В жизни не встречал более красивой женщины.

— Да ну? — Она вздернула подбородок, резко повернулась и, рассерженная, спустилась вниз. Всю долгую дорогу в город она молчала, оставляя без ответа его попытки завязать разговор.

Это была настоящая военная операция — затяжная, сложная боевая операция, которая продолжалась весь апрель и весь май. Временами его охватывало отчаяние. Он слишком поздно вступил в игру, и шансов у него было немного; он растратил годы на банальных брюнеток, победы над которыми считал большой доблестью, а вот Эзра без малейшего усилия сумел обнаружить подлинное сокровище. Счастливчик! Вся его жизнь шла под знаком удачи, а Коди, видимо, не дано понять, отчего Эзре все так удается.

Часто, расставшись с Рут, Коди на ходу бормотал что-то себе под нос, сердито лупил кулаком по собственной ладони или с размаху пинал свою машину. И в то же время он чувствовал теперь душевный подъем. Да, надо признать, впервые в жизни он ощущал такой прилив энергии, впервые так нетерпеливо ждал всякого нового дня. Теперь до него дошло, отчего он потерял интерес к этой… как бишь ее… Кэрол или Карен, к девушке из агентства социального обеспечения, которой не понравился его брат Эзра. С ней у Коди все получалось слишком легко. А его привлекал дух соперничества, стремление победить в нелегкой схватке с Эзрой, его исконным врагом. Ему нравилось выжидать, держать себя в узде, скрывать свои чувства от Рут, пока не подвернется благоприятный момент. (Может, именно терпение и было секретом Эзры?) И ведь происходящее вовсе не было открытымсоперничеством. Одному из двоих даже не приходило на ум, что он участвует в состязании.

— Знаешь, Коди, — заметил как-то Эзра, — я ужасно рад, что ты теперь так часто бываешь с нами.

А когда Коли приглашал куда-нибудь Рут, Эзра говорил: «Поезжай, тебе понравится».

Однажды, чтобы подразнить Эзру, Коди стащил у Рут коричневую сигарету и выкурил ее на ферме (запах гари наполнил спальню, и, если бы у Коди был под рукой телефон, он, забыв о своей стратегии, немедленно позвонил бы ей и признался в любви). Он погасил окурок и бросил его в пепельницу на тумбочке возле кровати. А вскоре пригласил Эзру на ферму посмотреть телят, провел наверх — посоветоваться насчет дырки в крыше — и в спальне подвел брата прямо к тумбочке, где стояла пепельница. Но тот спросил только: «Разве здесь была Рут?» — и тут же начал расхваливать, какие пряные травы она развела на крыше ресторана. Коди просто диву давался, как это можно быть таким слепцом, таким доверчивым простаком! К тому же Коди до смерти хотелось, чтоб Рут сажала травы в первую очередь для него. На заднем дворе, именно там, где он не раз видел в мечтах огород своей жены. Розмарин! Базилик! Мелисса!

— А почему бы ей не приехать сюда? — спросил он у Эзры. — Пусть бы выращивала свои пряности здесь, на ферме.

— Ну, ты же понимаешь — чем ближе к дому, тем они свежее, — сказал Эзра. — Спасибо за предложение, Коди.

Вечером, разбирая винтовку, Коди всерьез подумал, а не пустить ли пулю Эзре, в самое сердце.

Когда он делал Рут комплименты, она ощетинивалась. Когда приносил ей хитро выбранные подарки (золотые цепочки, духи в хрустальных флаконах, музыкальные шкатулки, цветы из шелка — все, что, по его мнению, было контрастом отвратительной, небрежно упакованной скалке из пестрого мрамора, которую Эзра подарил ей на двадцатилетие), Рут обычно сразу же теряла их или где-нибудь забывала. Когда же он приглашал ее покататься на машине, Рут соглашалась ехать только за город. Стоило ему взять ее под руку, как она говорила: «Отвяжись, я пока не старуха». Она с легкостью прыгала по камням и пробиралась по лесу в своих спортивных башмаках, а Коди покорно шел следом — робкий, ослепленный, буквально погибающий от любви. Он похудел на восемь фунтов, потерял аппетит — раньше он думал, что это сказки, — и почти не спал, а если и засыпал, то заставлял себя увидеть во сне Рут, только она никогда ему не снилась; она ускользала от него, лукаво, настойчиво, и, когда они встречались днем, ему чудилось, будто в обращенном к нему взгляде Рут сквозит насмешка.